О. Мандельштам: Творчество в годы гласности. Часть 1

Как явление большой общественно-литературной значимости было воспринято появление в печати «запрещённого Мандельштама». Публикации «Даугавы» (1987. №1; 1988. №2), «Дружбы народов» (1987. №8), «Нового мира» (1987. №10), «Юности» (1987. №9; 1988. №8), «Дня поэзии 1986» (М., 1986), «Московского комсомольца» (1987. 13 марта), «Недели» (1987. 14 – 20 декабря) открыли широкому читателю, может быть, самые трагические страницы поэтического наследия этого художника.

П. Нерлер включил в «Избранное» О. Мандельштама (Таллин, 1989) около 80 стихотворений, отсутствовавших в самом полном сборнике его поэзии, изданном в Большой серии «Библиотеки поэта» в 1973 году. По преимуществу это произведения «позднего» Мандельштама, написанные в 30-е годы. Особое место среди них занимает стихотворение О. Мандельштама «Мы живём, под собою не чуя страны» (1933) – острый политический памфлет на Сталина и его клику, послуживший причиной ареста и последующей расправы с писателем. В противовес безудержному восхвалению вождя, приобретавшему характер присяги в благонадёжности, О. Мандельштам пишет произведение обличительного характера, камня на камне не оставляющее от того фальшивого, идеализированного образа-мифа, который внедрялся в сознание масс. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Поэт срывает со Сталина парадную маску гениального преобразователя, мудрого «отца народов», показывает его истинное политическое и человеческого лицо: всесильного диктатора, душегуба, палача. Сатиристический портрет «кавказского горца» выполнен в традициях лубочной живописи и литературы, по своему характеру наиболее соответствующих грубой, примитивной натуре вождя. Он набросан с помощью немногих выразительных деталей, достаточно узнаваемых для атрибутирования. Сохраняя определённые черты внешнего сходства, автор даёт их, однако, в сниженном, шаржированном, натуралистически отталкивающем виде. Эпитеты и сравнения, используемые для характеристики сталинского облика, призваны вызвать чувство гадливости, отвращения, подчеркнуть, как мало в Сталине человеческого:

«Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища».

Из всего многообразия окружающего мира для воссоздания впечатления, оставляемого личностью Сталина и проступающего через описание деталей его внешности, избираются черви и тараканы, олицетворяющие мерзость, нечистоту, грязь человеческой жизни. (Сугубо негативную трактовку имеет, например, образ таракана в фольклоре, а извивающиеся черви – пальцы вызывают ассоциации с фольклорным же многоголовым змием, уменьшенным в своих размерах.) Столь же непривлекательна, отталкивающа и духовная сущность героя стихотворения. От него исходит давящая, цепенящая сила ортодоксально-догматической самоуверенности, нетерпимости. «Историческая правота» Сталина иронически приравнивается к «правоте» пудовой гири, механически воспроизводящей раз-навсегда заложенную в неё «информацию»: вес в 16 кг. О. Мандельштам даёт почувствовать всю степень опасности торжествующего невежества, убеждённого в своей непогрешимости и наделённого неограниченной властью. На это намекает и возможность использования слова-гири в целях нападения и убийства. Нетрудно вообразить, что произойдёт, если такое слово обрушится на человека. Что-то анормальное, свидетельствующее о жестокости и цинизме, есть в жутком веселье героя, творящего страшные, кровавые дела. Как заметил Е. Евтушенко, более всего Сталин О. Мандельштама напоминает пахана, каких рождает уголовный мир. Он предстаёт в окружении себе подобных «полулюдей» как их признанный главарь. Обстановка сборища чем-то неуловимо напоминает шумный, разнузданный бандитский притон:

«Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подковы, куёт за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз».

Стилистическая фигура убавления – эллипс, сокращая «ужимая» обороты «дать в лоб», «дать в глаз» до одного слова, передаёт безостановочную динамику репрессивного конвейера. Лексика блатного жаргона низводит сталинские деяния до уровня бандитских счетов и расправ, обнажает низменную, преступную сущность государственной политики вождя. Действительно, политические преступления Сталина так тесно переплелись с уголовщиной, что разграничить их часто бывает невозможно. Нравы уголовной среды, «обманывающей» успешно завершённое «дело», проступают и во фразе:

«Что ни казнь у него, то малина».

Блатное словечко «малина» означает безопасное для воров, бандитов, убийц место «гульбы» в промежутке между преступлениями. О. Мандельштам, таким образом, разрушает миф сталинской скромности и аскетизме как не отвечающий действительности, бросает дополнительный блик на моральный облик «отца народов». В окончательном варианте стихотворения исчезает характеристика вождя как «мужикоборца», в какой-то степени «политизировавшая» образ, лишавшая его чисто уголовного ореола. К тому же недостаточно было показать Сталина только как «мужикоборца», поскольку объектом террора в 30-е годы стал весь народ.

Из-под пера Мандельштама выходит злая, но меткая эпиграмма, навсегда заклеймившая кровавого диктатора, впечатавшая этот образ в память будущих поколений. По своему духу она близка антисталинским частушкам, имевшим хождение в народе, но обладает большей силой обобщающего значения, отточенной изобразительности. «В этом знаменитом стихотворении всего 16 строк. А содержания в этих строках – на огромную поэму. Поэму честнейшую, ясную до слёз, трагическую, наполненную гигантским сарказмом и невероятной взрывчатой болью. Такие стихи пишут, чтобы не разорвалось сердце …» - писал Роберт Рождественский в 1989 году.

«Дикая кошка – армянская речь», «Старый Крым», «Квартира тиха, как бумага», «Неправда» и другие стихотворения начала 30-х годов, восстанавливая недостающие звенья мандельштамовской лирики, помогают лучше понять настроения, владевшие поэтом и подготовившие появление антисталинского памфлета. В статье «Гуманизм и современность» (1923) О. Мандельштам предупреждал: «Если подлинно гуманистическое оправдание не ляжет в основу грядущей социальной архитектуры, она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон». Поэт отказывался видеть в человеке не более чем кирпич для возведения светлого здания будущего, тем более не считал нужным отбросить «негодный материал» в соответствии с принципом классовой селекции. Между тем крепнувшая тоталитарная система утвердила как высшую ценность культ социальной казармы, поделила граждан на людей первого и никакого сорта, осуществляла «отстрел» целых социальных групп. Произведения О. Мандельштама, созданные в начале 30-х годов, отражают атмосферу воцарившейся в стране «неправды», страха, появления новых «лишних людей». Беззащитность человека перед лицом тоталитарного государства, его обездоленность счастьем и надеждой, невозможность приспособиться к восторжествовавшим нравам, предчувствие неминуемой беды – ведущий мотив ряда опубликованных в наши дни стихотворений поэта. Как правило, это путевые зарисовки («И по-звериному воет людьё», «Старый Крым»), произведения исповедального характера («Нет, не спрятаться мне от великой муры», «Квартира тиха, как бумага»). В них О. Мандельштам во многом иной, чем в прежних своих стихотворениях: проще, ближе к реалиям повседневной жизни, лиричней. Жизненная оценка, впечатление, сплетаясь с размышлениями о собственной судьбе, обретают силу художественного документа, воспринимаются как обвинение страшному, безжалостному времени.

Крымский пейзаж в стихотворении «Старый Крым» (1933) поражает не роскошью, не экзотикой, а убогостью и нищетой. На всём отпечаток упадка, запущенности, тусклости, сиротства, как будто этот некогда цветущий край ещё не успел оправиться после войны. Такой отпечаток наложил голод 1933 года. Вместо буйства красок доминирует серый цвет – образный эквивалент серой, беспросветной, обескровленной жизни. Эпитеты «холодный», «голодный», «виноватый», «серенький», называясь друг на друга, обрамляют запечатленную писателем картину. Авторская интонация пронизана горечью, печалью:

«Холодная весна. Голодный Старый Крым.

Как был при Врангеле, - такой же виноватый.

Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающий дым».

Природа, ещё по-весеннему оголённая, жалкая, не в состоянии скрасить тягостную картину. Она кажется о. Мандельштаму «пришлой», незнакомой, как и фигуры беженцев, ищущих в разорённом Крыму спасения от голода и смерти.

Рамки повествования раздвигаются, сквозь лаконичные строки стихотворения проступает трагедия крестьянства, лишённого сталинизмом земли, свободы, ...

1. О.Мандельштам: Творчество в годы гласности. Часть 2
2. Н. Клюев: Творчество в годы гласности. Часть 1.
3. М. Волошин: Творчество в годы гласности. Часть 2.
4. Н. Клюев: Творчество в годы гласности. Часть 3
5. Н. Клюев: творчество в годы гласности. Часть 2