Русская поэзия поэмы

Явление Маяковского в русской поэзии, уже знавшей Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Тютчева и Блока, необычайно. Высоты, достигнутые русским стихом, жизненный материал, им захваченный, казалось, не имели границ. И поэты первой вели-чины, и их спутники раздвинули пространство стиха так широко, что он готов был принять самые разнообразные смысловые значения, был настежь открыт перед жизнью. Ему оказались доступны и непосредственная социальная практика, и философская глубина, и тончайший психологизм.

Во многих отношениях он мог соперничать и соперничал с прозой, которой в принципе доступен любой жизненный материал. И тем не менее Маяковский сделал открытия, ставящие его в первый ряд поэтов. Он ввел в поэзию новую социальную действительность и показал ее с такой силой и такими средствами, которые до сих пор не перестают привлекать к себе внимание. Он был новатором идей, тем и способов выражения, составляющих вместе мир поэзии Маяковского, напряженнейшей в своем лиризме и захватывающей действительность необыкновенно широко и многосторонне. Он безусловный классик русской и всей советской поэзии, продолжающий действовать в ней непосредственно с огромной силой живого участия, которое ощущается каждодневно до сих пор. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Оказал он влияние и на мировую поэзию.

Маяковский вступил на путь литературы в эпоху общественных кризисов и потрясений. Сокрушительное поражение царизма в русско-японской войне и первая русская революция. Наступившая затем реакция не могла сдержать все более крепнувших выступлений рабочего класса. Первая мировая война и новые поражения царизма создали в стране революционную ситуацию, разрешившуюся в октябре 1917 года победой пролетариата, победой социалистической революции.

Поэзия в эти годы тоже переживала острейший кризис. Символизм, наиболее влиятельный в начале века, как литературное направление исчерпал себя. Эстетские группы и школы, противопоставившие себя символизму, не смогли выдвинуть поэта новой темы, поэта, который бы выразил все то, что изменило жизнь — от мощных выступлений пролетариата до научных и технических достижений века.

Маяковский пришел в поэзию как социальный поэт, постигший новые запросы и потребности времени, как поэт революционный, схватывающий на наших глазах меняющийся облик мира, преображающегося в бурях общественных движений.

Путь самого Маяковского-поэта отражает динамику времени. От его первых бунтарских стихотворений до поэмы «Во весь голос» — дистанция огромного размера. От предреволюционной поэзии с чертами стихийного протеста он пришел к поэзии социалистической, осваивающей идеи и практику строительства новой жизни. От первых послереволюционных поэм с преобладанием космических абстракций — к поэзии реализма, отражающей, истолковывающей и переделывающей жизнь силой образного слова.

Поэзия Маяковского неисчерпаема. В каждую новую эпоху она живет новой жизнью. Питаясь настоящим, она вся обращена к будущему. Через головы современников поэт разговаривает с нами — своими потомками. В этом предисловии речь пойдет прежде всего о том, что составляет пафос его поэзии. О Маяковском, который работал, приближая к себе будущее, задумываясь о нем буквально с начальных шагов в литературе.

Первые стихи Маяковского опубликованы в 1912 году в футуристическом альманахе «Пощечина общественному вкусу». Ему - было тогда 20 лет. Он уже прошел большевистское подполье, арест, тюремное заключение. Он знал жизнь городской бедноты. Сам испытал нужду. Был начитан в марксистской литературе и запрещенной бесцензурной печати. В тюрьме освоил новейшую поэзию. В среде товарищей по Училищу живописи, ваяния и зодчества основательно познакомился с современным искусством.

Он развивался стремительно, впитывая жизненные впечатления, поток классической и современной культуры. У него была редкостная память и острый глаз, богатейшее метафорическое воображение и необыкновенно трезвый аналитический ум.

Все, что он усваивал, приобретало печать его собственной личности. Симпатии его очень избирательны. Отталкивания резки. Все, что он видел, слышал, читал, немедленно проходило оценку, оказывалось по ту или другую сторону его интересов, с положительным или отрицательным знаком.. Однако и в том и в другом случае — преображалось оригинальным складом собственного восприятия и мысли.

С первыми же стихотворениями и поэмами Маяковский вошел в поэзию как новатор. Речь тут не о том, что он оказался в центре шумного содружества футуристов с их заумным языком. Он ввел в поэзию свои темы и образы, нового героя-автора. Его оригинальность сказалась прежде всего в содержании.

Прикоснувшийся к революционной борьбе, восставший против «страшного мира», принявший на свои плечи боль и страдания людей, Маяковский вернул поэзию с заоблачных метафизических высот, куда ее вознесли символисты, на землю, к реальности.

Он привел свою поэзию на заводскую окраину, где фабричные корпуса «в неба свисшиеся губы воткнули каменные соски», «в кине-матографы, в трактиры, в кафе», на «небритые щеки» площадей. Увидел поэзию («зовы новых губ») в городских вывесках, в водосточных трубах; вошел в непосредственные, почти интимные отношения с этой новой «природой»: «Брошусь на землю, камня корою в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая. Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев докрою умную морду трамвая».

Городская тема существовала и до него как тема антибуржуазная, как отрицательный фон драматических метаний поэта. У Маяковского она достигла такой степени сгущенности, что город для его героя стал средой обитания, постоянным участником душевной жизни.

Маяковский не в теории, а на деле принял в свою поэзию эту новую действительность с ее трагическими противоречиями, сделал ее предметом переживания, средоточием конфликтов и взаимодействий между поэтом и миром: «Столиц сердцебиение дикое ловил я, Страстною площадью лежа».

Новая действительность — городская, индустриальная, технологическая — порождала и новые способы подавления человека. Буржуазный «Повелитель Всего» стремился его механизировать, поставив обслуживать машину. Окружив многочисленными вещами — сделать человека их рабом.

Маяковский, приветствуя наступление индустриальной эры, увидел и те конфликты, которые она несет. Он как гуманист встал на защиту человека против его принижения и подавления. Во взаимоотношениях человека с новым вещным составом мира он уловил не только момент отчуждения, но и творческого преображения.

Город у Маяковского страшен, но и красив. Вещи буржуазного обихода, вроде фантастического «капкана для ловли блох» из трагедии «Владимир Маяковский», отвратительны, но существуют и вещи полезные, необходимые, прекрасные.

В трагедии есть большой диалог о вещах. Тысячелетний Старик с кошками сеет панику: «В земле городов нареклись господами и лезут стереть нас бездушные вещи». Свечи и лампы погасили зори. Вместо всяких изобретений он предлагает «натуральное» электричество: «гладьте сухих и черных кошек». «Вещи надо рубить!» — кричит разъяренный Старик.

Ему возражают: «А может быть, вещи надо любить?» Дело не в самих вещах. Буржуазный «Повелитель Всего» искажает вещи, приспособляя их к своим нуждам. Он делает их агрессивными и злыми. «Злобой не мажьте сердец концы!» — заключает этот спор сам Маяковский.

Он ненавидит чрево буржуазного города. Этот «желудок в панаме», эту «слепую кишку», на которую хоть надень очки, «все равно ничего б не увидела», эти «два аршина безлицого теста», «массомясую быкомордую ораву». Физиология утробного хищничества представлена Маяковским с гиперболической силой. С откровенно объявленной яростью: «а этому взял бы да и дал по роже: не нравится он мне очень». Социальная бунтарская направленность этих выпадов очевидна.

Но с такой же, если не с большей, силой — особенно в поэме «Облако в штанах» — описана и страдающая сторона: «голодненькие, потненькие, покорненькие, закисшие в блохастом грязненьке!» Однако же не презрение и жалость — со слезой в духе жестоких романсов — вызывают у него эти люди. В них есть внутренняя сила и красота. А еще больше — нераскрытых возможностей.

Мы

с лицом, как заспанная простыня,

с губами, обвисшими, как люстра,

мы,

каторжане города-лепрозория,

где золото и грязь изъязвили проказу, —

мы чище венецианского лазорья,

морями и солнцами омытого сразу!

Отношение Маяковского к страдающей, корчащейся в муках, до поры до времени безъязыкой улице неоднозначно. Изъязвленные, «от копоти в оспе», эти люди «держат в своей пятерне миров приводные ремни». Забитого и униженного человека Маяковский возвышал, побуждая осознать себя хозяином жизни: «Мы сами творцы в горящем гимне — шуме фабрики и лаборатории».

Автор-поэт страдает вместе со всеми и за всех: «я — где боль, везде; на каждой капле слёзовой течи распял себя на кресте». Он — брат всех униженных и оскорбленных: «Я — поэт, я разницу стер между лицами своих и чужих. В гное моргов искал сестер. Целовал узорно больных». Но, приняв на себя чужое горе, слезы, боль, отчаянье и надежды, он и больше всех, сильнее всех, добрее всех, проницательнее всех, готовый дать мыслям «нечеловечий простор».

Все предметное, реальное, ощутимое с физической непосредственностью поставлено перед будущим. Возвращая поэзию на землю, делая ей болезненную прививку обостренной современности — от ее новых реалий до социальных вопросов — Маяковский оперирует планетарными и космическими масштабами, бесконечностью встающего впереди времени. Его мысль аналитична по отношению к настоящему и проективна по отношению к будущему. Он имеет дело с самой непосредственной, грубой, необработанной реальностью, но мыслит ее в бесконечности пространства и времени. Как мы бы теперь сказали — прогнозирует ее изменение.

Здесь необходимо сказать, что космизм Маяковского не был похож на «безбрежность» поэзии символизма.

Звезды и солнце, луна и кометы, небо, Млечный Путь, вселенная втянуты в- орбиту его поэзии не как туманные символы и не как поэтические красоты. Это, по сути, тоже место действия, такие же реалии, как и Москва, сжимающая «в объятьях своих бесконечных Садовых», непосредственно соотнесенные с образом автора. Этот космос так близок: «Рядом луна пойдет — туда, где небосвод распорот. Поравняется на секунду, примерит мой котелок». Поэт может крикнуть: «Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду!» Вселенная для Маяковского не абстракция, а большой, чуткий и понятный мир, похожий на все живое: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».

Поэт и его герои вписаны не только в перспективу городских улиц, больниц, кабаков, водостоков, вывесок — одновременно они и часть огромного мира, вселенной, космоса, их действующие лица. Не пылинки на теле планеты, а ее золотой запас, надежда, будущее. Это о них сказано: «душ золотые россыпи».

Сам же поэт — не устремленный в неизъяснимые тайны жрец красоты, а до последней клетки человек из мяса и костей. Но в то же время он огромен в своих желаниях и стремлениях, в каких-то отношениях равен или даже превосходит увиденный им мир. «Громада любовь, громада ненависть» побуждают его на действия и поступки, несоизмеримые со всеми известными видами энергии. Оттого именно, что мир несовершенен и нуждается в переделке. Оттого, что люди страдают и стремятся к справедливой, разумной и счастливой жизни: «Люди! Будет! На солнце! Прямо !»

Поэт — в том его и мука, и .долг, и счастье — не столько рисует некое, данное состояние мира — он его переделывает, совершенствует, направляет ко всеобщей гармонии. Главный герой трагедии «Владимир Маяковский» говорит: «Я вам только головы пальцами трону, и у вас вырастут губы для огромных поцелуев и язык, родной всем народам».

Придав поэзии с первых же шагов образную весомость и плотность, обостренную современность, Маяковский начисто лишил ее какой бы то ни было статики. Все настоящее, действительное, сегодняшнее поставлено перед лицом активно понятого, стремительно меняющегося мира. Ранний Маяковский писал: «душу на блюде несу к обеду идущих лет». Поздний формулировал: «Направление.— бесконечность...» В основе же всегда лежали борьба, действие, работа.

Маяковский предреволюционных лет побуждал своих героев к бунту. Сам же, как поэт, предводительствовал —«душу вытащу, растопчу, чтоб большая! — и окровавленную дам, как знамя», — предвидел, пророчествовал:

...вижу идущего через горы времени,

которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

в терновом венце революций

грядет шестнадцатый год.

А я у вас — его предтеча...

Много говорено о Маяковском-футуристе. Он и до революции, и долгое время спустя называл себя футуристом. Им подписаны в главные их манифесты. Но характерно: присоединяясь к групповым декларациям о «самовитом», «заумном» слове, в то же самое время в своих статьях он провозглашал новое слово, соответствующее новому смыслу, слово выразительное, яркое, действующее: «Сегодняшняя поэзия — поэзия борьбы.

Каждое слово должно быть, как в войске солдат, из мяса здорового, красного мяса!»

«Нам слово нужно для жизни. Мы не признаем бесполезного искусства. Каждый же период имеет свою словесную формулу». Это 1913 — 1914 годы. В Маяковском с самого начала живет поэт-революционер. Поэт социального действия. И слово как таковое немедленно приноравливается к жизни, циклу идей, литературной и политической борьбе. В поэтической практике он пользовался именно таким словом.

По своему творческому происхождению, по главным установкам, по художественному и личному влиянию ранний Маяковский — поэт, наследующий гуманистические и демократические традиции русской литературы. И не столько футуризм как узкая литературная школа питал его, сколько он сам своим авторитетом бунтаря, сатирика, поэта острой современной темы, привлекал к нему внимание. В конечном счете не без помощи Маяковского многие поэты-футуристы и близкие футуризму, такие, как В. Хлебников, В. Каменский, Н. Асеев, Б. Пастернак, приходят к революции, становятся советскими поэтами.

Великий Октябрь для Маяковского — «моя революция». Всем опытом предшествующей своей жизни и поэзии он был подготовлен к этому. Победу революции Маяковский воспринял как открывающуюся возможность полного осуществления своей поэтической идеи, как условие создания действительно новой поэзии.

Для поэта начиналась положительная работа стихом. И работа эта понималась не только как чисто эстетическая. Она по сути мыслилась как всеобъемлющая — формирование нового человека, создание нового общества, социальные революции на всей планете, технические и научные преобразования, покорение природы. И как следствие — утверждение нового искусства, решающего эти конкретные, но долговременные задачи. Создание нового эпоса, новой драмы, новой лирики и сатиры. Уже первые крупные произведения советских лет — «150000000» и «Мистерия-буфф» в этом смысле программные. Они должны были, по мысли Маяковского, стать некими рабочими образцами этой действующей поэзии.

Поэма «150000000» задумана как всемирный — отчасти и космический — «безыменный» эпос, объединивший времена в абсолютное время длящейся революции, ее «Илиада» и «Одиссея». «Кто назовет земли гениального автора? Так и этой моей поэмы никто не сочинитель. И идея одна у нее — сиять в настоящее завтра». В «Мистерии-буфф» прогнозирована победа революции в космическом масштабе — не только на земле, но и «на небе». Ее форма создавалась как некая подвижная модель, способная к изменению и приятию все нового и нового конкретного содержания: «В будущем все играющие, ставящие, читающие, печатающие «Мистерию-буфф» меняйте содержание, делайте его современным, сегодняшним, сиюминутным».

Маяковский стремился не столько описывать совершившиеся события, сколько хотел их истолковывать, предвидеть динамику. Оба эти произведения Маяковского лишь в главной посылке — победе Октябрьской революции — основывались на современности, в остальном же целиком обращены к будущему. Они сродни фантастическим социальным утопиям.

В поэме «150000000» Иван-революция побеждает Вильсона-капитализм. Это — образы-символы. Богатырь Иван «сложен» из трудящихся всего мира. Вильсон — это огромное чрево капитализма, выращенное и обслуживаемое гвардией его холуев и наемников. Действующие же лица — людские массы, вещи, животные — «сто пятьдесят миллионов людей, биллионы рыбин, триллионы насекомых, зверей, домашних животных». «Революционная воля, брошенная за предел», объединила «махины машинных тел», «людей и зверьи туши», в клятве «вздымающих руки, лапы, клешни, рычаги».

О чем бы ни писал теперь Маяковский, он держал на примете грандиозную эпическую картину преображающегося мира. Планетарные и космические масштабы соседствовали с конкретными делами. Патетика революции — с преодолением старого быта. Ораторский пафос — с сатирическим выпадом. Обыкновенная вещь — с необыкновенной идеей. Но в основе всего — динамика перемен, грандиозный план преобразований, угадывание контуров будущего.

Все это ставилось теперь на реальную почву, выводилось из самой действительности. Революционные преобразования придавали его прогнозам пафос достоверности. Маяковский шел к реализму широкого масштаба, непосредственное чувство жизни концентрирующего в монументальном лирическом образе.

Поэт обращался к разным жанрам. Он писал поэмы, пьесы, лирические, сатирические, публицистические, агитационные, рекламные стихи, обрабатывал политическую информацию для окон РОСТА. Но все его творчество единонаправленно. Как точно заметили знатоки и исследователи творчества Маяковского Н. Харджиев и В. Тренин, «к каждой теме Маяковский подкодил как к своей личной лирической теме. Темы революции, темы быта, темы личной судьбы и даже темы его рекламных двустиший проникнуты эмоциональным лирическим отношением. Поэтому он и сумел стать величайшим лириком эпохи»1.

Лирика Маяковского — при всей своей сосредоточенности и напряженности — никогда не была отъединенной от мира в самом широком его понимании. Более того, она словно поглощала мир, где дальнее становилось близким, где огромное оказывалось частью еще большего чувства общности и единства свершающихся человеческих деяний.

Маяковский мог написать «Разговор на одесском рейде десантных судов:, , Советский Дагестан" и „Красная Абхазия"», вложив в их перекличку и перемигивание сигнальными фонарями столько тепла, любовной муки, сдержанного восторга, оттого что собственное его чувство включало все это, столь далекое от личных коллизий действо, в круг его живого участия, интереса, сопереживания. Заключительные строки: «Дремлет мир, на Черноморский округ синь-слезищу морем оброня», — это ли не лирический образ, приближающий и очеловечивающий огромную сферу окружающей жизни!

Источники:Маяковский В. В. Стихотворения. Поэмы. Пьесы./Вступ. статья А. Урбана. Примеч. А. Ушакова, Ф. Пицкель. Оформ. худож. Л. Яценко.—Л.: Худож. лит., 1983.-656 с.

Аннотация: В настоящее издание сочинений В. В. Маяковского вошли избранные стихотворения, поэмы «Облако в штанах», «Про это», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо», «Во весь голос» и другие, пьесы «Клоп», «Баня», а также автобиография поэта «Я сам».

1. Поэт и поэзия в лирике
2. Биография Маяковского. Поэзия о революции
3. «Слушайте меня, товарищи потомки!» (поэзия В.Маяковского)
4. Анализ поэмы «Флейта-позвоночник»
5. Анализ 2-ой главы поэмы Маяковского «Облако в штанах»