Природа в поэзии Пришвина Тютчева Некрасова

Итак, мы видим, что даже такому роду свободы творческого духа, как поэзия, присуще общее начало - соборность (слово, родственное понятиям: собрание, собирание), то есть такое качество, которое собирает все индивидуальные воли в единство и которое не только не поглощает и не подавляет свои составляющие, но только и дает им полную возможность предельного творческого волеизъявления.

Творческое начало, составляющее основу, ядро каждого из людей-творцов, проявляется в каждом из них личностно, индивидуально. Но формировалось оно тысячелетиями общенародной жизни, в том числе и в первую очередь в диалоге с природой. А этот общий — общественный — опыт передавался каждому из членов общины общества.

«Природа для меня огонь, вода, ветер, камни, растения, животные — все это части разбитого единого существа. А человек в природе — это разум великого существа, накопляющего силу, чтобы собрать всю природу в единство».

Каждая из великих и малых национальных культур несет в себе свое собирающее (соборное) творческое начало, которое в значительной мере и определяет духовно-творческое лицо народа, нации в целом. И не последнюю роль в формировании этого лица или «народной личности» (определение Ф. М. Достоевского) играют поэтические воззрения того или иного народа на природу. Они-то и вырабатывают национальную форму соборности — творческого духа, собирающего мир в Целое.

Все мы помним знаменитую «формулу» М.

Горького: «Красота не в пустыне, а в душе араба». Однако это только одна сторона великого диалога человек — природа, диалога, формирующего как лицо человека, так и лицо природы, то есть в конечном счете определенный тип культуры. М. Пришвин писал, что «финская угрюмая природа определила душу карела и пустыня сделала араба, это пустыня через араба сказала нам свое слово» .

Вот перед нами стихи замечательного туркменского поэта XVIII века Махтумкули:

Древним горам степной грозит суховей,

Влагу ворует, душит поток песком.

Сад, где гремел неистовый соловей,

Вихрь обгложет, и станет цветок песком.

Кто, Махтумкули, неуязвим у нас?

Чей истлевший прах мы оживим у нас?

Смерть наполнит рты ветром сухим у нас:

Все — песок. И всех засыплет песок песком.

Образ сухого песка, проходящий рефреном через все стихотворение («Станут бек и раб, плут и пророк — песком»; «Мышцы, кости и кровь — станут в -срок песком») у Махтумкули, по существу, образ судьбы. Одна из составных природы, песок, здесь, в культуре, которую представляет собой туркменский поэт, не просто этнографическая деталь, но тот духовный, бытийный Образ — символ, который собирает «всю природу в единство», который способен представлять мир как целое в логике и духе определенного типа культуры.

Дух и смысл русско-славянского образа мира уже по вполне понятным при-родным причинам не может быть осмыслен бытийно, вселенски через образ песка. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Обратимся хотя бы к таким стихам Пушкина, как «Пророк», стихам, воплощающим духовное состояние мира, сосредоточенное в судьбе поэта-пророка. Здесь все та же сопричастность миру, все то же «личное» деяние перед лицом всего мира:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, —

И шестикрылый серафим На перепутье мне явился..

Казалось бы, просто невероятно не ввести здесь образ песка: ведь «сюжет» отнесен в «пустыню». Но поэт даже и мельком, даже и «этнографически» не поминает о песке. Ибо для него важно найти прежде всего тот духовный центр, который бы связал воедино его образ мира. И таким центром становится перепутье, образ столь дорогой, столь много говорящий именно русскому сознанию. Здесь, на Перепутье (вспомним образ русского богатыря на распутье), и происходит деяние — воплощенное поэтически как соединение «частного» (поэта) и вселенского (земного и небесного): «И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье». Перед нами, конечно же, индивидуально-пушкинский образ. Но его духовная, собирающая мир в единство сила, по существу, та же, что и в народном образе: «Высота ль, высота ль поднебесная, глубота ль, глубота ль...»

Такие образы природы, как дорога (зимняя дорога, тройка, колокольчик под дугой...), береза, степь раздольная, «Волга-матушка», «желтеющая нива», «разливы рек»... — не случайно становятся в русской поэзии образами Родины, Руси, России в целом. Как не случайно в нашем языке Природа и Родина — слова одного корня. «Природа явилась нам как родина, и родина-мать обратилась в отечество», — записывает в дневнике Пришвин. — Красота далеких стран непрочная, потому что всякая далекая страна рано или поздно должна выдержать испытание на близость. Потому истинную прочную красоту художник должен открывать в близком и повседневном» (М. Пришвин).

Что, например, говорит африканцу или вьетнамцу «чета белеющих берез» (Лермонтов) — образ, столь близкий сердцу русского, для которого «береза, словно от милой матери письмо» (П. А. Вяземский)? Что навевает им этот «сон берез задумчивый и тихий» (Орешин)? «Экзотическое растение» вряд ли способно быть образом Родины, а значит, и мира в целом, как и для русского поэта — образ банановой пальмы или рисового поля. И только поняв душу и иного по типу сознания народа, обогатив себя проникновением в глубинные взаимосвязи, скажем, природного образа с духовно-поэтическим складом того или иного народного миро- отношения, мы способны воспринять и духовную глубину такого образа, формировавшего душу народа, и эту душу, воспринимающую через березу жизнь всего мира.

Именно в таком диалоге национальных культур и происходит истинное сближение, со-понимание, со-прикосновение наций, их взаимообогащение, без потери своего индивидуального лица.

Не сразу «душа пустыни» открывается, становится понятной и близкой национальным типам мышления с иной системой поэтического видения. Не сразу открывают тайну души своей и Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной..,

(Тютчев)

А «светит» в этой «скудной» для иноплеменного взора природе — душа народа. Но только через вершины творческого духа, через поэзию сокровенность «души пустыни» и духа «бедных селений» становится близкой и понятной, истинно всемирной. Нельзя любить Родину, не живя одной душой с «жизнью любимой березки»! Нельзя любить «весь мир», не имея Родины. Нельзя быть истинным поэтом вне этого чувства Духовного родства со своей землей, со своим народом, с его миропониманием. Отсюда и такое чувство-сознание:

Опять она, родная сторона,

С ее зеленым, благодатным летом;

И вновь душа поэзии полна.

Да, только здесь могу я быть поэтом.

(Некрасов)

Быть русским поэтом значит быть эхом русской земли, своего народа: «Не небесам чужой отчизны. Я песни родине слагал» (Некрасов).

Отсюда и глубоко гражданский, а не пантеистический Смысл такого, например, поэтического чувства природы:

Благословляю вас, леса,

Долины, горы, воды...

Благословляю я свободу И голубые небеса...

(А. К. Толстой)

Логика общенародного мышления определяет лицо культуры, ее языка.

«Если когда-нибудь будет... едино стадо и един пастырь, то может быть... и все национальности сольются в одну человеческую семью; пусть так, но и для этой цели нужно, чтобы все национальности работали изо всех сил и чтобы каждая из них добывала из своих особенностей все лучшие соки, чтобы ввести их в общую человеческую сокровищницу... А для этого нужно русскому — быть русским, а связывает нас с своею нацией больше всего — язык» — писал почти сто лет назад И. А. Гончаров. Очень современные слова. Природа языка отвечает природе (духу и логике) народного сознания. «Язык» и «народ» у нас не случайно слова-синонимы.

Видимо, есть какая-то глубинная связь между природой поэзии, таланта и природой языка, связывающей талант поэта с гением его народа.

Мы знаем немало поэтических «завещаний» русских поэтов. Значительную роль играют в таких стихах образы природы. И это естественно: поэт «завещает» свой духовный опыт своему народу, он произносит свое «кредо» перед лицом всего мира.

Истинный поэт всегда осознает свою причастность вечной жизни мира и потому даже перед лицом смерти принимает жизнь и приветствует «звоном щита»:

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь...

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть...

В этом «завещании» нашего национального поэта, в присущей только ему; «есенинской» форме, воплощен и общий жианеутверждающий дух народа-творца, дух бессмертия, дух созидания.

Отношение к природе, в том числе и поэтическое, — категория бытийная, мировоззренческая. Одному природа — мать, другому — мачеха, хотя и тот и другой рождаются и умирают в одной и той же природе, если смотреть на нее «объективно». Но как отдельный человек — личность, так и личность целого народа вырабатывают свое личностное же отношение и к жизни, и к смерти — и отсюда характер их общего воззрения на природу. «Природа любит пахаря, певца и охотника» — писал Пришвин. В последнем я не убежден. Но пахаря и певца — несомненно. «Крупные русские писатели не пером пишут, а плугом пашут по бумаге, пробивая ее, вывертывая на белое черную землю», — образ, который и мог возникнуть только в определенном типе культуры. Национальная культура русских певцов природы в основе своей до сих пор остается наследницей тысячелетних традиций пахарей-земледельцев. Оттого им и природа в целом — мать.

Русской поэзии органически присуще высокое чувство природы. И тогда, когда поэту вдруг открывается бездна, звезд полна:

Звездам числа нет, бездне дна....

(Ломоносов),

и когда он «поет» о белой березе под своим окном, — его «домашний» образ природы никогда не замкнут в чисто пейзажные рамки, потому что поэтическое сознание поэта продиктовано его духовным состоянием, в основе которого в той или иной форме всегда вселенское чувство природы — Родины.

«Космизм» такого поэтического мировосприятия, думается, в немалой степени обязан «космическим» же просторам нашей земли:.

Бесконечная Россия Словно вечность на земле!

(П. Вяземский)

Внутренний простор поэтического образа мира русской поэзии — эхо нашей национальной культуры, созданной тысячелетиями исторического бытия народа — творца, труженика, созидателя.

Поэтический сборник «Времена года» открывает перед, читателем широкий простор русской лирической поэзии от Ломоносова до наших дней; В нем собраны стихи о природе в широком смысле этого слова. Россия — понятие не только социально-историческое, но и поэтическое, культурное, духовно-нравственное. Менялось ее лицо, изменялись быт, воззрения, взаимоотношения людей. Менялись поэтические приемы, но поэзия ее всегда оставалась поэзией высокого полета.

Безусловно, сборник не представляет только вершинные образцы русской поэзии природы. Не все стихи здесь равноценны. Его цель в другом: показать путь развития национального образа мира в стихах о природе на протяжении двух с половиной столетий. Если при этом любители поэзии углубят свои представления о логике и смысле такого развития, смогут ощутить единство духовного содержания поэзии, можно считать, что цель, поставленная перед сборником достигнута.

Источники:Времена года. Родная природа в поэзии. 2-е изд. Сост. Вад. Кузнецов. Худ. Ю. Ребров. Послесл. Ю. Селезнева. М., «Молодая гвардия», 1977. 256 с. с ил.Аннотация: В сборнике стихотворений «Времена года» широко (от м. Ломоносова до наших дней) представлены лучшие стихо- поэтов, посвященные природе нашей Отчизны. Сборник иллюстрирован.

1. Биография Пришвина
2. Космизм в русской поэзии о природе