Поэзия любви и смерть

В самих сюжетах Жуковского заключены большие, важные идеи. Через них проступает и отчетливо прослеживается авторская мысль. Чтобы выявить ее яснее, непосредственнее, поэт в некоторых балладах даже намеренно ослабляет сюжет и сосредоточивается на психологическом содержании раздумий, монологов и диалогов персонажей, на чувствах и мыслях, а не на действиях героев.

В «Эоловой арфе», например, весь сюжет сводится только к нескольким событиям, данным к тому же в лирических описаниях. Центральное же содержание баллады раскрывается в диалоге влюбленных перед расставанием. Поверх истории влюбленных вырастал лирический образ печальной, но неутихающей любви, вечной и неизменной, той, на которой держится и которой освещается жизнь. Эолова арфа становится символом верности и преданности.

Эти гуманные идеи и настроения легли в основу педагогической деятельности Жуковского. Как бы ни были обеспокоены друзья поэта, он сохранил независимость и в условиях придворной обстановки. Нравственным добродетелям он не изменил. Напротив, он воспринял свое педагогическое поприще как гражданское служение отечеству.

Будучи монархистом по убеждениям и признавая законность самодержавия в России, Жуковский, однако, хотел видеть царей более образованными, воспитанными, человечными. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Его идеалом был просвещенный абсолютизм, основанный на строжайшем соблюдении законов, одинаково регулирующих права и обязанности царя и народа. Воспитывая наследника, поэт пытался посеять в его душе семена добра, пробудить в нем жажду самоусовершенствования, чувство неудовлетворенности достигнутым и тем побудить к выработке и осуществлению законов, которые бы освободили народ от крепостной зависимости, заставили бы уважать чужие мнения, укрепили бы личные права и достоинство людей, — словом, самосовершенствование представлялось ему действенным путем изменения хода русской истории. Нечего и говорить, что это была трагическая политическая иллюзия. Надежды Жуковского разбились довольно скоро. Причина гибели этих мечтаний заключалась, как поймет вскоре и сам Жуковский, в несовместимости абсолютной власти, основанной на произволе, с человечностью. Поэт считал, что «человек во всяком сане есть главное», и это обусловило сильные и слабые стороны его гуманизма и его поэзии.

Позиция Жуковского позволила ему избежать роковой утраты независимости и личного достоинства. Когда Жуковский обратился с посланием к Александру I, он утверждал:

От подданных царю коленопреклоненье;

Но дань свободная, дань сердца — уваженье,

Не власти, не венцу, но человеку дань.

Пушкин в 1825 году вспомнил в письме к Бестужеву это послание: «Прочти послание к Александру (Жуковского 1815 года). Вот как русский поэт говорит русскому царю». Но та же позиция рождала надежды, будто гуманизм может восторжествовать на троне.

Жуковскому не удалось победить ни лени, ни неподвижности ума высокородного отрока; он часто наталкивался на глухое, упорное и тупое своевольство, связанное, конечно, с ощущением безмерности и неограниченности власти.

Идея человечности, которую Жуковский пронес через всю жизнь, одухотворила его лирику. Подверженный философии фатализма, Жуковский размышляет о мимолетности человеческой жизни. Элегия «На кончину ее величества королевы Виртембергской» звучит реквиемом отцветшей молодой и прекрасной душе, каждому человеку, на краткий миг посетившему землю. Жуковский обобщает свою мысль:

Прекрасное погибло в пышном цвете...

Таков удел прекрасного на свете!

Грустное, элегическое настроение обнимает всю жизнь и приобретает характер преимущественной тональности. Печаль посещает поэта не временами или случайно, а становится устойчивой философской и этической оценкой действительности. Но, помня о неотвратимых утратах и мужественно принимая их, Жуковский с тем большим пафосом и патетикой воспевает проблески человечности.

При мысли великой, что я человек, Всегда возвышаюсь душою, —

говорит мудрец Теон, выражая этими словами мысль автора. Жуковский убежден, что «все в жизни к великому средство. ..». Гуманность, по твердой уверенности поэта, разрушает все преграды: имущественные, социальные, эгоистически-корыстные. Она окрыляет человека и поднимает его над низменным и прозаически-тусклым существованием, ободряя его и помогая преодолеть тяжкие удары судьбы.

Однако, сделав предметом поэзии душу, восславив человечность, Жуковский отвлекся от объективного мира. Личность выступила у него не в своих социально-исторических связях и отношениях, не порождением конкретной действительности, а преимущественно в ее общих человеческих свойствах. Поэтому переживания человека в лирике Жуковского психологически не индивидуальны, а суммарны, обобщенно-абстрактны. Эмоции страстей у поэта почти всегда одинаковы. Любовь и тоска, например, лишены индивидуальной характерности. Отсюда проистекает известная монотонность лирики Жуковского, подкрепляемая едиными, проходящими через все стихотворения устойчивыми мотивами.

Подобная обобщенность эмоций вытекает из мироощущения Жуковского и отчасти из его философии. Скоротечность человеческой жизни и вечность добра, по мысли поэта, — абсолютное противоречие бытия, которое он стремится примирить. Он полагает, что гуманность, добро не исчезают и не увядают, но лишь изредка посещают земной мир, чтобы напомнить о себе и возбудить в человеке страстное томление по идеалу и совершенству,

Как прилетевшее незапно дуновенье От луга родины, где был когда-то цвет, Святая молодость, где жило упованье...

Они лежат за пределами земного бытия и недостижимы в узких границах нашей жизни, но вселяют в нас высокое желание лететь к ним навстречу. И пока есть это желание, человеческое в человеке никогда не умирает. Разрешение противоречия состоит, следовательно, не столько в том, чтобы обрести искомый идеал, сколько в неистребимой вере в него и в жажде идти за манящим, притягательно прекрасным призраком :

Иль Предчувствие сходило

К нам во образе твоем И понятно говорило

О небесном, о святом? Часто в жизни так бывало:

Кто-то светлый к нам летит, Подымает покрывало

И в далекое манит.

Многие стихотворения Жуковского увлекают, зовут в это прекрасное «далеко». Таковы и «Невыразимое», и «Цвет завета», и «Мина», и «Таинственный посетитель».

После 1823 года лирическая тема любви кончается, и лирическое творчество Жуковского угасает. Теперь Жуковский сосредоточивается на больших эпических произведениях. В этом, конечно, проявился общий процесс литературного развития — на смену поэтическим шли прозаические жанры, но в творчестве Жуковского поворот к эпосу своеобразен. Жуковский не изменяет стихотворной речи, однако переводит он уже не баллады, а большие эпические поэмы на античные, ' восточные и средневековые сюжеты, пишет русские сказки. Поэт познакомил русскую публику с «Одиссеей» Гомера, с индийским («Наль и Дамаянти») и персидским эпосом («Рустем и Зораб») и многими другими произведениями, вошедшими в сокровищницу мировой культуры.

Уже пожилым человеком Жуковский обрел семью, женившись на дочери художника Рейтерна. Он поселился в Германии. Но брак лишь в первые годы был счастливым. У жены Жуковского обнаружилась душевная болезнь, и поэт мучительно переживал обрушившееся на него горе. Порою он признавался, что жизнь для него невыносима и ему хочется умереть.

Смерть пришла к Жуковскому в 1852 году. Согласно завещанию, тело поэта было перевезено из Баден-Бадена в Россию.

В трудной и напряженной жизни Жуковского поддерживала поэзия, которой он был благоговейно предан. Для Жуковского творческое вдохновение — мост между двумя мирами: небесным и земным. Оно примиряет, гармонизирует противоречия жизни, придает им высший смысл. Но искусство — это и утешение, потому что нигде добро так тесно не слито с прекрасным, как в созданиях человеческой фантазии, нигде человечность не явлена в столь чистом виде, как в поэзии, сочетающей реальность с вымыслом, мысль с чувством. И ничто, конечно, так не врачует тревожную душу, как сладостная гармония стихов.

Этими идеями Жуковского, как и его поэтическими открытиями, будет питаться русская поэзия, усвоит их, разовьет и преобразит. Вот почему Жуковский навечно останется учителем русских поэтов. К Жуковскому обратятся впоследствии и Лермонтов, который в поэме «Мцыри» воскресит стих «Шильонского узника», и Фет, и Александр Блок,

В «Бахчисарайском фонтане» Пушкина есть стихи:

Настала ночь; покрылись тенью Тавриды сладостной поля; Вдали, под тихой лавров сенью Я слышу пенье соловья...

Конечно, в творческой памяти Пушкина отложились строки из приведенного ранее стихотворения Державина «Соловей», слишком разительно их совпадение. Но Державин усвоен Пушкиным через Жуковского. Вся поэтическая стилистика обнаруживает одновременность переживания и выражения, которые у Державина не совпадают. Пушкинская поэтика была невозможна до Жуковского и без Жуковского. И Пушкин это понимал. «Жуковский, — писал он, — имел решительное влияние на дух нашей словесности...»

Пушкин любил Жуковского — поэта и человека: «Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да еще каким!» Жуковский — убежденный гуманист — вкоренил глубокое нравственное сознание в поэзию. И в этом состоит неоценимая услуга, оказанная им русской литературе.

Юный Пушкин в стихотворении «К портрету Жуковского» уже провидел неувядающую жизнь в потомстве музы своего старшего друга:

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнет о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

В. Коровин

Источники: Жуковский В. А. Эолова арфа: Стихи/Составл., предисл., примеч. и словарь В. Коровина; Рис. Г. Волхонской. — М.: Дет. лит., 1980. — 254 с. Аннотация: В книгу включены избранные лирические стихотворения, баллады и повесть в стихах замечательного поэта и переводчика XIX в. Василия Андреевича Жуковского.