Сочинение на тему Страницы книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»»

Я думаю, верховному прокурору было трудно приноровить­ся, и его еще не исхудавший зад торчал во славу совет­ской юстиции». Во втором томе тоже две части: 3-я «Истребительно- трудовые» и 4-я «Душа и колючая проволока». Из них часть об «исправительных» лагерях — самая длинная в книге (22 главы) и самая угнетающе безысходная, особенно страницы о женщинах, политических, малолетках, при- лагерном мире в местах особо строгого заключения. Здесь, на дне, в кромешном аду, проверяются до сих пор казав­шиеся незыблемыми человеческие понятия и ценности. Прошедшие через подобное горнило, они становятся по­истине дороже золота. Проблеск надежды впервые появляется, как это не уди­вительно, в начале третьего тома, в истории «особых» по­литических лагерей (часть 5-я — «Каторга»). Попадающие на Архипелаг после войны вдруг начинают явственно ощу­щать воздух свободы — не внешней, до которой путь край­не далек, но неотъемлемой и победительной внутренней воли. Провозвестником ее служит безмолвная русская ста­руха, встреченная писателем на тихой станции Торбеево, когда их вагон-зак ненадолго замер у перрона: «Кресть­янка старая остановилась около нашего окна со спущен­ной рамой и через решетку окна и через внутреннюю ре­шетку долго, неподвижно смотрела на нас, тесно сжатых на верхней полке. Она смотрела тем извечным взглядом, каким на "несчастных" всегда смотрел наш народ. По щекам ее стекали редкие слезы. Так стояла корявая, и так смотрела, будто сын ее лежал промеж нас. "Нельзя смотреть, мамаша", — негрубо сказал ей конвоир. Она даже головой не повела. Поезд мягко тронулся — старуха под­няла черные персты и истово, неторопливо перекрестила нас». Внутреннее освобождение влечет за собой и внешнее. Сперва в лагере отбирают власть у блатных, фронтовые офицеры возглавляют отчаянные попытки бежать; прихо­дит «рубиловка» для предателей-стукачей. Наконец, вос­стает весь лагерь, — начиная от забастовки, как в Экиба- стузе в 1952-м, в которой довелось участвовать самому пи­сателю (из ее наибольшего разгара его забрали в больницу делать первую, еще лагерную операцию раковой опухоли), и заканчивая полным восстанием в 1954-м, уже после Ста­лина, в Кенгире. Часть 6-я — «Ссылка» посвящена скорбной повести об этом своего рода «девятом вале» репрессий; наиболее впе­чатляющие в ней главы о коллективизации — «Мужичья чума» и «Ссылка народов». Седьмая часть — «Сталина нет» рассказывает о недолгом последиктаторском «потеп­лении» и вновь наступивших слякотных брежневских холодах. Солженицыным на всем пути через адские пропасти Ар­хипелага движет надежда на воскресение. Еще в первом томе, слушая обсуждение «Ивана Денисовича» в Верхов­ном суде, он мысленно восклицает: «Я сижу и думаю: если первая крохотная капля правды разорвалась как психо­логическая бомба — что же будет в нашей стране, когда Правда обрушится водопадами». Остается только добавить для завершения краткой ис­тории «Архипелага ГУЛАГ», что все мировые гонорары от него писатель передает в основанный им Русский Об­щественный Фонд, помогающий политзаключенным и их семьям, действуя строго в рамках закона.Обобщающее произведение о лагерном мире Солжени­цын задумал весной 1958 года; выработанный тогда план сохранился в основном до конца: главы о тюремной сис­теме и законодательстве, следствии, судах, лагерях «ис­правительно-трудовых», каторжных, ссылке и душевных изменениях за арестантские годы. Однако работа прерва­лась, так как материала — событий, случаев, лиц — на основе одного лишь личного опыта автора и его друзей явно недоставало. Затем, после написания «Одного дня Ивана Денисови­ча», хлынул целый поток писем, благодаря которым в те­чение 1963—1964 годов отобран опыт 227 свидетелей, со многими из которых писатель встречался и беседовал лично. Непосредственно в предисловии к самой книге автор по­вествует об этой странной стране «ГУЛАГ» — «географи­ей разодранной в архипелаг, но психологией скованной в континент, — почти невидимой, почти неосязаемой стра­не, которую и населял народ зэков. Архипелаг этот че­респолосицей иссек и испестрил другую, включающую стра­ну, он врезался в ее города, навис над ее улицами — и все ж иные совсем не догадывались, очень многие слышали что-то смутно, только побывавшие знали все. Но будто лишившись речи на островах Архипелага, они хранили молчание...» В первом томе две части: «Тюремная промышленность» и «Вечное движение». В них представлено долгое и мучи­тельное скольжение страны по наклонной кривой терро­ра. Всей многолетней деятельности всепроникающих и веч­но бодрствующих Органов дала силу всего-навсего одна 58-я статья. Она состояла из четырнадцати пунктов. Из первого пункта мы узнаем, что контрреволюцион­ным признается всякое действие, направленное на ослаб­ление власти... При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу, когда ты голоден и изне­можен — есть ослабление власти и влечет за собой рас­стрел. Пункт второй говорит о вооруженном восстании для того, чтобы насильственно отторгнуть какую-либо часть Союза Республик. Третий пункт — «способствование каким бы то ни было способом иностранному государству» и т. д. Этой статьи было достаточно, чтобы миллионы лю­дей оказались в ГУЛАГе. Считалось, что личное признание обвиняемого важнее всяких доказательств и фактов. Чтобы добиться личного признания, следователи использовали физические и пси­хические приемы воздействия на человека. Но и в ходе этого драматически скорбного повествова­ния, когда душа читателя постепенно холодеет от описы­ваемых страданий, находится место и для трагической иронии. Солженицын встречает у вырвавшегося во время войны на Запад литературоведа Иванова-Разумника вос­поминание о том, как тот в 1938 году оказался в Бутыр- ках в одной камере с бывшим прокурором, немало потру­дившимся ядовитым языком над отправлением в ГУЛАГ сотен себе подобных, — теперь вынужденным ютиться с ними под нарами. И у писателя вырывается невольное: «Я очень живо себе это представляю (сам лазил): там такие низкие нары, что только по-пластунски можно подполз­ти по грязному асфальтному полу, но новичок сразу ни­как не приноровится и ползет на карачках. Голову-то он просунет, а выпяченный зад так и останется снаружи.