Сочинение на тему Бродский и Солженицын»

Собственно, вся литература - не только Солженицыным, но и его последователями (и в умственном и в духовном плане - эпигонами) делится на "сердечную" и "бессердечную". Итак, поэзия Бродского лишена "сердца". Бессердечна. Отказывая Бродскому в "сердечности", на самом деле он тем самым выводит поэта за пределы культуры: "От поэзии его стихи переходят в интеллектуально-риторическую гимнастику". Логика такая: нет сердца - нет "простоты" и "душевной доступности" - значит, за пределами "поэзии". Но тогда, следуя этой логике, "пределы поэзии" заполонят душещипательные романсы, а русская поэзия от Баратынского до Мандельштама, от Пастернака до Хармса останется ждать за воротами. В поисках "простоты" вряд ли вообще стоит обращаться к русской поэзии - сложной и отнюдь не всегда "душевно доступной" - "доступны" Л. Щипахина, Л. Васильева, а уж Олега Чухонцева или молодого Максима Амелина непонятно, куда и поместить. Не стихи Бродского не нравятся Солженицыну - не о стихах (как о стихах) он и пишет, - не нравится ему мировосприятие, отталкивает поэзия, названная "снобистской позой", неприятно поведение: "он смотрит на мир мало сказать со снисходительностью - с брезгливостью к бытию, с какой-то гримасой неприязни, нелюбви к существующему, а иногда и отвращения к нему". Все это умозаключения - вне литературы, вне поэзии, но для Солженицына с его пониманием литературных задач и целей именно сердечность, любовь к бытию ("существующему") не просто окрашивает (или не окрашивает) литературу, а является ею. "Немало стихов, где Бродский выражает омерзение к тому, что попадается на глаза..." Для Солженицына, в понимании Солженицына поэзия должна быть красивой, сердечной и доброй: остальное к ней (и к культуре) не относится. Например, если пейзаж в стихотворении безлюден, то это - плохое, отрицательное качество: "И правда, пейзажи у него большей частью безлюдны и лишены движения, а то и сгустки уныния ("Сан-Пьетро")". Значит, если в натюрморте изображено много отличной еды, то он хорош, а если две-три раковины от устриц и лимон - плох; если на пейзаже изображен пышный дворец с благоустроенным парком - отлично, а если болото с былинкой не то что без людей, но даже без лягушек - совсем нехорошо. Но и здесь Солженицын не останавливается: поэзия Бродского (и позиция Бродского) - раздражитель настолько сильный, что он отказывает Бродскому и в глубоком уме, обычно относимом Солженицыным к цивилизации. В чем не отказывает Солженицын Бродскому, так это в техничности: "В рифмах Бродский неистощим и высоко изобретателен, извлекает их из языка там, где они как будто и не существуют". Комплимент - но отчасти даже сомнительный, если вчитаться (речь может идти о насилии над языком - "извлекает их из языка там, где они как будто и не существуют"). Но тут же следует "снижающее" замечание: "разумеется, переступает и меру", "Однако за эти просторные рифмы и за конструкцию изощренных строф (еще усложняемую разматыванием последствий рифмовки) Бродскому приходится платить большую цену". Солженицын жмет и жмет дальше, "уничтожая" Бродского и в его техничности: "перенос из строки в следующую... превращается в затасканную обыденность, эти переносы уже не несут в себе эмоционального перелива, перестают служить художественной цели, только утомляют без надобности", "становится уже навязчивым и безыскусным", "уже не искусность, а неряшество". И еще - "вязкая форма стиха заблуживает автора среди лишних, сбоку притягиваемых предметов, обстоятельств, боковых наростов, даже опухолей". Указывается Бродскому и на "нарочитое косноязычие", "ребусы", "головоломки": "Сколько искрученных, исковерканных раздерганных фраз - переставляй, разбирай". "Внутреннее единство растеряно, распалось", "капризное мельканье мыслей", "надуманные конгломераты"... Вывод: "...стих не вылился, а - расчетливо сделан. Порой поэт демонстрирует высоты эквилибристики, однако не принося нам [хотелось бы знать, кто эти "мы". - Н. И.] музыкальной, сердечной или мыслительной радости". Солженицын отказывает Бродскому и в музыкальности - вообще во всем. Не оставляя камня на камне от его поэзии, отрицая ее сущностно, целиком и по частям. Это не просто игра на понижение - это цель на уничтожение. Серьезная цель и серьезная задача - потому что в высшем смысле там, "наверху", они, Солженицын и Бродский, даже не сосуществуют - они отрицают друг друга. Итак: чувств, любви - нет, вместо них - холодность мертвящая, сердца - нет, вместо него - бессердечие; красоты - нет, вместо нее - безобразие; ума - тоже нет: "мысли покрупней в тех стихах, бывает, и не найдешь". После такого диагноза или приговора - не знаю, какое слово больше подходит к проведенной Солженицыным операции над стихами - автор статьи переходит к анализу (или поиску биографических причин преступления - потому что Бродский преступник, Раскольников русской поэзии, он преступил положенные для нее, заповеданные пределы. И вообще - вряд ли поэт. В этом смысле судья Савельева может быть немножко амнистирована: действительно, а кто это вообще сказал Бродскому, что он - поэт?). Итак, анализ. Считается, что Бродский пострадал от суда и ссылки? Солженицын пожимает плечами. "Впечатления эти он выразил в преувеличенно грозных стихах..." "Срок... по гулаговским масштабам вполне детский..." "Мировая слава Бродского вокруг его судебного процесса поначалу сильно перешагнула известность его стихов..." "... отклонился от верной самооценки..." "Ему начало мниться, что он провел гигантскую борьбу с коммунистическим режимом". Анна Ахматова, волнующаяся за молодого поэта, в котором она сразу определила незаурядный талант, с ее участием в судьбе Бродского, могла позволить себе пошутить: "Какую биографию делают нашему рыжему!" Положительный момент в биографии и поэзии Бродского Солженицын видит только в его пребывании в ссылке - ибо там, конечно же, "дыхание земли, русской деревни и природы внезапно дает ростки и первого понимания"; прекрасно-позитивно "животворное действие земли, всего произрастающего, лошадей и деревенского труда". Особенно почему-то Солженицын задерживается на лошадях, припоминая ошеломительное воздействие на себя - тогда городского студента - лошадиного обоза, "испытал сходное - и уже втягивал как радость". Хотя и деликатно не названо, но подразумевается, конечно, запах. Итак, навоз плюс обоз или наоборот, да и "поживи Бродский в ссылке подольше - та составляющая в его развитии могла бы существенно продлиться. Но его вскоре помиловали..." Действительно - как жаль! Навоз, обоз и длительная ссылка, хотя бы пятилетний срок оттрубил, - глядишь, и из Бродского мог бы выработаться поэт, симпатичный Солженицыну. Нечто вроде, предположим, Примерова или хотя бы Передреева... Ведь были, были для этого предпосылки - почуял Солженицын возможности, - "ярко выражено, с искренним чувством, без позы"! Но, увы, отстояли Бродского проклятые образованцы ("выросли в своеобразном ленинградском интеллигентском круге, обширной русской почвы Бродский почти не коснулся. Да и весь дух его - интернациональный, у него от природы многосторонняя космополитическая преемственность"). Отпустила его власть по просьбе образованцев из ссылки в город - тем и погубила поэта. И то, что Бродский после всего этого покинул пределы отечества, - тоже не подвиг. И Бога у него нет, и христианской веры. "Ни одного весомого политического суждения" за всю жизнь не высказал. И метафизики нет: "Надо же было столько лет выситься в позе метафизического поэта, чтобы так "физически" вываляться!.