Рецензия к роману Человек, который смеется. Часть 2.

Выведенные в «Человеке, который смеется» отталкивающие образы чванных жестоких и распутных дворян, во главе с тупой и надменной королевой Анной и ее камарильей, имеют мало конкретных признаков XVIII века. Художественную убедительность придает им не столько приуроченность к данной эпохе, сколько общая социально-психологическая правдоподобность. Это относится, в частности, к таким персонажам, как леди Джозиана, лорд Дэвид, беспечный карьерист и злобный интриган Баркильфедро. Относительно последнего можно сказать, что, при всем романтическом преувеличении жестокости и коварства этого «вдохновенного» злодея, его аморализм тем не менее подкрепляется реалистической мотивировкой: «Баркильфедро был ирландец, отрекшийся от Ирландии, — самый дрянной человек...»

Значительное место в романе отведено образам леди Джозианы и лорда Дэвида.

Светская красавица, испытывающая болезненное влечение ко всему извращенному и порочному, готова совершить любую подлость, пойти на любую авантюру ради удовлетворения своей очередной прихоти.

М. Е. Салтыков-Щедрин, проницательно раскрывая сущность образа Джозианы, не преминул указать, что героиня Гюго может быть поставлена в один ряд с Дон-Жуаном и Фальстафом, характеры и жизненные идеалы которых формировались под воздействием общественной среды: «Похотливость любовницы Гуинплена тоже объясняется пресыщенностью, развратившей вкус, и тою проклятою жизненною обстановкою, которая с колыбели втягивает в себя человека и с ужасающей вкрадчивостью извращает все его инстинкты. Поставленные в такие условия, эти типы могут интересовать читателя и возбуждать в нем участие, потому что перед его глазами развертывается не голая реляция о похотливых похождениях того или другого героя, но и разъяснение всего строя, направившего темперамент именно в эту, а не в другую сторону».

Законодатель салонных мод, завсегдатай нескольких клубов «золотой молодежи», «светский человек, прикрывающий изяществом свои пороки», лорд Дэвид, старательно поддерживающий свою репутацию блестящего прожигателя жизни, лишен каких бы то ни было моральных устоев.

Эти персонажи, способствующие развертыванию действия и осложняющие интригу романа, нужны автору для того, чтобы по контрасту с ними еще более оттенить душевное благородство, моральную чистоту и высокую человечность своих положительных героев. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Невольное соприкосновение Гуинплена, а вместе с ним Урсуса и Деи с этим миром порока и гнусных интриг сразу же разрушает идиллическое счастье скромных и честных тружеников и влечет за собой их неизбежную гибель.

Резкое противопоставление Гуинплена и Леи Дэвиду и Джозиане придает еще более зловещий характер общему социальному фону, на котором протекает действие романа, еще более отделяет свет от тени.

Гуинплен и Урсус на всем протяжении романа являются носителями протеста, стремления к социальной справедливости. Разделяя страдания и бедствия народа, они отражают его помыслы и чаяния, нравственное величие и стойкость.

Старик Урсус, мыслитель, то выступающий в роли странствующего фокусника и чревовещателя, то в роли хироманта и продавца лечебных снадобий, провел жизнь, полную превратностей и лишений. Постоянно подвергаясь гонениям и преследованиям властей, он в полной мере познал всю горечь нищеты, бесправного и униженного состояния человека, живущего на положении бродяги. Убежденный скептик и мизантроп, он проповедует смирение перед судьбой и покорность власть имущим, утверждая, что несправедливость существующего порядка, при котором немногим избранным принадлежит все, а на долю подавляющего большинства не остается ничего, установлена от века. Но в действительности в этом мизантропе, изверившемся в возможности счастья для бедных людей, живет добрая и чуткая душа. Он предоставляет кров и отдает последний кусок хлеба двум голодающим детям — Гуинплену, Дее, перед которыми остались наглухо закрытыми двери всех домов, кроме «Зеленого ящика», пристанища этого философствующего нищего. Став для них.отцом, Урсус поучает своих питомцев правилам житейской мудрости: «У бедняка есть только один друг — молчание. Он должен произносить только односложное «да». Занимайте как можно меньше места... Съежьтесь еще больше, станьте еще незаметнее». Но проповедь смирения и молчания всегда сопровождается у него такими язвительными замечаниями по адресу власть имущих, такими разительными примерами и контрастными сопоставлениями роскоши и нищеты, полновластия аристократии и бесправия народа, что речи Урсуса пробуждают в слушателях не покорность, а гнев, не смирение, а ненависть. И эта вторая сторона монологов Урсуса, которую часто не замечают критики, придает глубокий смысл его образу.

Философские монологи Урсуса, развлекающего толпу зрителей перед началом представления своими ошеломляющими парадоксами, содержат массу разнообразных фактов, сведений, цифр, примеров, уподоблений, которые обнаруживают всякий раз его большую начитанность и довольно сумбурную «ученость». Его речи затейливы и витиеваты, его изречения иносказательны и часто уводят в сторону, многие его фразы воспринимаются как ребусы. Но всякий раз пространные рассуждения Урсуса, уснащенные всякого рода побасенками, содержат блестки подлинно народной мудрости, тонкую наблюдательность и живые человеческие чувства. Образ Урсуса—несомненно образ гуманиста-правдолюбца, несущего на своих плечах бремя народных страданий. Это — один из примеров преодоления Гюго той схематичности, которая иногда лишает его образы жизненной полноты и конкретности.

Не случайно именно устами Урсуса, склонного к философствованию, автор часто выражает свои собственные суждения на самые актуальные темы современности. Так, например, продолжая развивать свои мысли о пагубном влиянии олигархической системы на общественные нравы, Гюго заставляет Урсуса осудить примирительное отношение англичан к милитаризму и к жестокой колониальной политике своего правительства: «Жители и жительницы Лондона... От всего сердца поздравляю вас с тем, что вы — англичане... У вас превосходный аппетит. Вы — нация, пожирающая другие нации. Великолепное занятие! Эта способность пожирать все остальные народы ставит Англию на совершенно особое место. В своей политике и философии, в своем искусстве управлять колониями и целыми народами, в ремеслах и промышленности, в умении причинять другим зло, приносящее вам выгоду, вы ни с кем не сравнимы, вы изумительны! И недалек уже день, когда земной шар будет разделен на две части; на одной будет надпись: «Владения людей», на другой — «Владение англичан».

Эти упреки, брошенные Гюго господствующим классам Англии, не дают никакого повода считать, что писатель не отделяет английского народа от тех слоев населения, которые извлекают всяческие выгоды от колониальных грабежей и порабощения народов других стран. Напротив! В сознании Гюго страдающая народная масса резко противопоставлена эксплуататорской верхушке, роскошествующей за счет трудового народа, бесконечно чуждой и враждебной ему.

Главные герои романа наделены положительными качествами именно потому, что они связаны с народом, что они разделяют с ним его страдания и тяготы.

Демократические симпатии Гюго ярче всего сказываются в образе Гуинплена,

который в наибольшей мере отражает стремление автора к социальным и этическим обобщениям, что и придает в первую очередь этому заглавному герою значение образа-символа. Сын опального лорда республиканца Кленчарли обезображенный и выброшенный из аристократического общества по приказу короля Иакова 11, Гуинплен вырос среди народа и полностью испил чашу унижений и позора, которые приходятся на долю обыкновенного ярмарочного фигляра, стоящего на самой низшей ступени социальной лестницы. Гуинплен — жертва деспотизма и бесправия.

Физическое уродство Гуинплена, в отличие от Квазимодо или Трибуле, не игра природы, а дело рук человеческих, наложивших на его лицо вечную гримасу смеха.

Его уродливая внешность — только видимость, прикрывающая душевное благородство и неиссякаемое нравственное величие. Романтическая поэтика гротеска которой Гюго остается верен и в этом романе, подкрепляется вполне реалистической мотивировкой. Это придает глубокий социальный смысл символическим обобщениям, вытекающим из характеристики Гуинплена, оправдывает его центральное положение среди других персонажей и в общей композиции романа. Может быть ни в каком ином произведении Гюго это пристрастие к противопоставлением не врастает так органически в общую композицию и не оттеняет в такой мере, как в «Человеке, который смеется», идейного замысла романа.

Сотканный из контрастов, образ Гуинплена противопоставлен образу Деи ивто же время неразрывно связан с ним. С одной стороны, зримое уродство, с другой, -естественная и слепая красота.

Гуинплен и Дея являются воплощением положительных черт, свойственных людям из народа: моральной чистоты, душевного богатства, цельности чувств, способности к любви и самопожертвованию.

Профессиональное фиглярство, так же как и внешнее уродство Гуинплена, это всего лишь видимость.

Действительное фиглярство — фальшь, лицемерие, пустота, облаченные и бархат и позолоту, бесплодная игра словами, чувствами и жизнью — царит в другом мире, среди аристократов. Душевное богатство и нравственное величие обитателей «Зеленого ящика» противоположны духовной нищете представителей светского общества. Естественная скромность и простота Деи противопоставлены утонченной извращенности и бессердечию Джозианы; благородство безобразного Гуинплена — бездушию лорда Дэвида.

Не ограничиваясь противопоставлениями одного лишь этического характера, Гюго постоянно выявляет социальные преграды, разделяющие эти дна мира, и пытается усилить контраст противопоставлением общественного бытия аристократии и народа: «Гуинплен знал, что над ним стоят власть имущие, богатые, знатные, баловни судьбы, и чувствовал, как они бессознательно топчут его; а внизу он различал бледные лица обездоленных... вверху был мир людей, свободных и праздных, веселых и пляшущих, беспечно попирающих других ногами; внизу мир тех людей, которых попирают. Подножием блеска служит тьма — печальный факт, свидетельствующий о глубоком общественном недуге...»

Все это дает Гуинплену право выступать в палате лордов от имени тех обездоленных, голодающих народных масс, страдания которых он разделял в течение всей своей предшествующей жизни. Страстная, негодующая речь Гуинплена в парламенте составляет кульминационный пункт всего произведения; она полностью раскрывает не только его замысел, но и символику образа Гуинплена. Эта патетическая речь превращает его в трибуна, бросающего в лицо аристократической черни всю горечь и гнев, которые накопились в его сердце—человека из народа.

Заставляя Гуинплена говорить от имени всего народа, Гюго достигает порою настоящего революционного пафоса, несмотря на то, что даже и здесь ему не удается преодолеть свою ограниченность мелкобуржуазного демократа и социалиста-утописта. Речь Гуинплена в парламенте безусловно является одним из крупнейших достижений писателя и, так же как весь роман, обращена автором к современной ему действительности.

Несмотря на то, что писатель заставляет своего героя полагаться главным образом на силу морального воздействия, его призывы к уничтожению деспотизма и насилия, его страстные обличения порочной общественной системы и власть имущих, его гневные инвективы против тех, кто пользуется привилегиями богатства и рождения, — все это и теперь не может не привлечь сочувственного внимания читателей к речи Гуинплена. Хотя ни сам Гюго, ни его герои не смогли найти путей к активным общественным действиям, великий писатель показал в своем романе неизбежный кризис тех морализующих методов воздействия на господствующие классы, которых он сам придерживается в своей жизни и творчестве.

Делая Гуинплена символом народных страданий, Гюго провозглашает его устами незыблемую веру в лучшее будущее человечества, которое неизбежно принесет с собой грядущая революция: «Перед вами, пэры Англии, я открываю великий суд народа — этого властелина, подвергаемого пыткам, этого верховного судии, которого ввергли в положение осужденного... Я — символ. О всемогущие глупцы, откройте глаза! Я воплощаю в себе все. Я представляю собой человечество, изуродованное властителями... Милорды, народ — это я. Сегодня вы угнетаете его, сегодня вы глумитесь надо мной. Но впереди — весна. То, что казалось камнем, станет потоком... Наступит час, когда страшная судорога разобьет ваше иго, когда в ответ на ваше гиканье раздастся грозный рев... Трепещите! Близится неумолимый час расплаты...»

Проникновенные слова Гуинплена встречаются злобным смехом и диким воем английских лордов, забывающих в такие минуты о парламентском ритуале. Романтический герой, бросивший вызов от имени народа хохочущей толпе аристократов, остается в одиночестве. Подвергаясь граду издевательств и оскорблений, Гуинплен чувствует за своей спиной поддержку миллионов, и это дает ему силу продолжать свою речь. Но одного только словесного разоблачения оказывается недостаточно для того, чтобы исправить несправедливый общественный строй, и Гуинплен терпит крушение в своей попытке внушить аристократам представление об истине. Тем не менее его речь проникнута социальным оптимизмом, обращена к будущему.

Трагический финал романа не ослабляет этой веры в будущее освобождение угнетенных людей, ибо на стороне героев остается несокрушимая сила моральной правоты.

Пламенный демократизм Гюго, видевшего в народе источник всех живых, творческих сил нации, его ненависть ко всем угнетателям народа, — все это определяет идейный пафос и художественную ценность романа «Человек, который смеется».

1. Рецензия к роману Человек, который смеется. Часть 1.
2. Очень краткое содержание Человек, который смеётся в сокращении