Сочинение на тему Героико-романтическое изображение гражданской войны в романе "Разгром" Фадеева А.А.»

Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лёд. Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас. Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы. Возникай содружество Ворона с бойцом, — Укрепляйся мужество Сталью и свинцом. Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла. Э. Г. Багрицкий В романе «Разгром» ярко отразились черты такого литературного направления, как социалистический реализм. Фадеев — один из главных теоретиков этого литературного направления — утверждал, что «социалистический реализм — это правда жизни, обогащённая романтикой», возможность выразить реалистическими средствами авторскую мечту, авторскую устремлённость к лучшему. Романтизм, будучи очень популярным направлением в европейской культуре начала XIX века, выработал свою особую философию жизни и особые художественные средства для всех видов искусства, в том числе и для литературы: герой — необыкновенный человек — один противостоит порочному обществу; главное внимание романтический писатель уделяет чувствам и мыслям героя, а бытовой фон обычно игнорируется как предмет, не достойный изображения; место действия в романтическом произведении — глухие уголки Европы или экзотические страны, необычная природа которых гармонирует с душевными переживаниями героя; язык произведения яркий, насыщенный метафорами, эпитетами и сравнениями. Именно такой романтический (литературный) взгляд на мир был у Мечика, когда он добровольцем отправился в партизанский отряд: «Люди в сопках (знакомые только по газетам) вставали перед глазами как живые — в одежде из порохового дыма и героических подвигов» (II). Но этот внешний романтизм, а вернее, романтический штамп не выдерживает столкновения с реальной жизнью: реальные партизаны нисколько не походили на народных героев, созданных пылким воображением городского гимназиста: «Эти были грязнее, вшивее, жёстче и непосредственнее. Они крали друг у друга патроны, ругались раздражённым матом из-за каждого пустяка и дрались в кровь из-за куска сала... Но зато это были не книжные, а настоящие, живые люди» (там же). Расхождение мечты и реальности пугает Мечика; жизнь быстро «ломает» этого романтика, в результате ему остаётся мечтать только об одном: спрятаться где-нибудь в тихом уголке от революции и жить спокойно и удобно. Самого Фадеева, как писателя, больше привлекала задача показать не внешний, а внутренний, скрытый романтизм в простых людях — настоящих героях романа. Непоказной романтизм связан в романе с образом Левинсона, который видит красоту сурового подвига красных партизан и мечтает о новом, прекрасном, сильном и добром «человеке будущего» (XIII). Левинсону, как Мечику, тоже когда-то пришлось пережить разлад между романтической мечтой и реальностью — он называет этот разлад разочарованием в сказке «о красивых птичках», которые должны «откуда-то вылететь» (XIII). Но Левинсон, в отличие от Мечика, сумел отказаться от прекраснодушных мечтаний и увидеть по-настоящему прекрасную мечту в реальной борьбе за новую жизнь. Конечно, для того, чтобы разглядеть романтику за буднями, грубостью, грязью партизанского быта, надо обладать умом, наблюдательностью, сильным характером, которыми наделён в романе Левинсон. Поверхностный взгляд на мир, лень и крайний эгоизм мешали Мечику понять суть событий: «...кипучая жизнь отряда пошла мимо Мечика. Он не видел главных пружин отрядного механизма и не чувствовал необходимости всего, что делается» (IX). Мечик так и остался посторонним и делу, и людям, то есть никчёмным романтиком, который не способен осуществить свою мечту, даже сколько-нибудь приблизить её. Фадеев увидел романтику не в исключительных героях и не в пылких страстях, как романтические писатели XIX века, а в самой революционной действительности. Писатель, как и Левинсон, знает, что люди собрались в партизанский отряд не столько из-за чувства самосохранения, сколько из-за веры в возможность новой жизни. У многих (например, у Морозки) эта вера была даже до конца не осознанной, спрятанной«под спудом маленьких, каждодневных, насущных забот» (XI). Однако глубокое понимание реальных людей и жизненных обстоятельств позволяют автору, как и командиру, видеть в партизанах замечательных людей и уважать их за мужество и жертвенность, которые они ежедневно демонстрируют, сражаясь с белоказаками и японцами. Своеобразие художественной манеры Фадеева объясняется, с одной стороны, правдивым отражением реальной жизни, с другой — поисками и опоэтизацией тех черт человека, которые возвышают его над обыденной жизнью и делают из него борца, одним словом героя. Писатель сознательно отказывается от привычных романтических штампов. Уже сам выбор жизненного материала для романа кажется невыгодным с точки зрения романтизма: автор описывает, как отряд Левинсона стремится уйти от преследования и разгрома, но в конце концов попадает в засаду, устроенную колчаковцами, несёт огромные потери, почти разгромлен. Настоящие герои в романе лишены внешних признаков романтической личности. Фадеев мог бы показать Морозку активным участником опасных сражений, дерзких партизанских операций, что должно было самым решительным образом сказаться на его гражданском росте и нравственном развитии. Однако писатель выбирает более трудный путь — раскрыть постепенное духовное преображение человека в условиях тяжёлого отступления партизанского отряда. Левинсон, как и Морозка, внешне не похож на романтического героя: «маленький, неказистый на вид — весь он состоял из шапки, рыжей бороды да ичигов выше колен» (V). Но эта внешняя дегероизация создаёт контраст с богатой духовной жизнью, идейной убеждённостью, даже мечтательностью командира (его мечта о прекрасном человеке). Привлекательность Левинсона в том, что он искренне верит в людей, которых водит в бой и с которыми на привале ест из одного котла. Смертельно уставший, изнурённый болезнью, он глубоко осознаёт, что эти измученные, уныло плетущиеся за ним люди «ближе для него всего остального, ближе даже самого себя» (XVII). И всё-таки Фадеев не сделал Левинсона прекрасным человеком из мечты. Почему? Потому, что в гармонически развитом человеке, как объяснял позже сам писатель, должны соединиться мощный интеллект Левинсона и здоровье, активность Метелицы. Фадеев мог бы создать произведение о таком безупречном герое, но тогда получился бы совсем другой роман — роман о замечательной личности, обладающей высокими моральными качествами, развитым интеллектом, внешней привлекательностью, исключительной социальной судьбой. А в своём первом романе Фадеев избрал предметом изображения обыкновенных (средних) людей, обременённых пережитками старого общества, героев, только что вставших на правильную дорогу, таких, как Морозка. Автор (и не только он) искренне верил в 1927 году, что социальная революция создала предпосылки для воспитания гармонической личности, но потребуются годы, прежде чем такие люди появятся в жизни. Хотя Фадеев в своих статьях 20-х годов критиковал романтиков (его знаменитая статья «Долой Шиллера!» 1929) и старался избегать внешних романтических приёмов, художник в нём победил теоретика. В романе «Разгром» представлена открытая авторская позиция, которая является одним из признаков романтизма. Авторская симпатия к Морозке выражается, например, через сравнение героя с птицей в эпизоде спасения Мечика: «Через несколько секунд, распластавшись, как птица, Морозка летел по ячменному полю. Злобно взыкали над головой свинцово-огненные пауты, падала куда-то в пропасть лошадиная спина, стремглав свистел под ногами ячмень» (I). Восхищение вызывает у автора Бакланов, когда он в самый отчаянный момент (перед прорывом через пулемётную засаду колчаковцев) смотрит на растерявшегося Левинсона: «Наивное скуластое лицо Бакланова, слегка подавшееся вперёд, выжидая приказа, горело той подлинной и величайшей из страстей, во имя которой сгибли лучшие люди из их отряда» (XVII). Изображение бегства Мечика (унизительные телодвижения, ползание на четвереньках, невероятные прыжки) убедительно свидетельствует об авторском презрении к герою: «Мечик не оглядывался и не слышал погони, но знал, что гонятся за ним, и когда один за другим прозвучали три выстрела и грянул залп (три выстрела — сигнал о засаде, который подал Морозка, а залп — выстрелы колчаковцев в Морозку — О.