Сочинение на тему Сюжетный пересказ романа «Превращение»

Грегор Замза – коммивояжер, образцовый работник, любящий сын и брат, проснувшись утром, увидел, что превратился в ужасающую насекомое. Родители пытались несколько раз будить Грегора, пока не пришел поверенный фирмы. Цитата: Грегор попытался представить себе, не могло бы прежде и с поверенным случиться такое, как сегодня с ним, и решил, что могло бы. И словно в ответ на его мысли поверенный уверенно прошелся по соседней комнате и заскрипел лакированными ботинками. Из комнаты справа послышался шепот сестры, что хотела предупредить Грегора: - Грегор, пришел поверенный. - Я знаю. – Тихо отозвался Грегор, но сказать так, чтобы сестра услышала, не решился. - Грегор, – позвал уж отец из комнаты налево, – пришел господин поверенный и спрашивает, почему ты не поехал утренним поездом. Мы не знаем, что ему ответить. Впрочем, он хочет сам с гобоя поговорить. Так открой, пожалуйста, дверь. Он уже ласково простит беспорядок в комнате. - Доброе утро, господин Замза! – Перебивая отца язык, приветливо крикнул поверенный. - Он болен, – обратилась к поверенного мать, пока отец говорил у двери. – Он болен, поверьте мне, господин. А то бы разве Грегор пропустил поезд! Он только и думает, что о фирме. Я уж сержусь, что парень вечером никуда не выходит: вот теперь он был восемь дней в городе и хотя бы один раз ушел. Сидит с нами за столом и читает газету или изучает расписание поездов. Только и рассеется, как заходится то вырезать лобзиком. Вот, например, за два-три вечера вырезал очень хорошие рамке, вы сами удивитесь, как посмотрите на них. Они висят в его комнате, вы их сразу увидите, как Грегор откроет. А вообще я рада, что вы пришли, господин поверенный, так как мы сами никак не могли допроситься, чтобы он открыл дверь; Грегор такой упрямый и, безусловно, больной, хотя утром и говорил, что нет. - Сейчас я иду, – осторожно, медленно проговорил Грегор, но не тронулся с места, чтобы не пропустить ни слова. - А я иначе и не могу объяснить себе его прогула, сударыня, – сказал поверенный. – Надеюсь, что болезнь не тяжелая. С другой стороны, нельзя сказать, что нам, коммерсантам, – на беду или на счастье, как хотите, – очень часто из-за загруженности приходится просто переходжуваты легкую болезнь. - Так может господин поверенный зайти уже к тебе? – Нетерпеливо спросил отец и снова постучал в дверь. - Нет, – сказал Грегор. В комнате слева запала досадная тишина, в комнате справа всхлипнула сестра. Почему сестра не идет к родителям? Пожалуй, она только с постели и еще не оделась. А почему она плачет? Что Грегор не встает и не впускает поверенного, что может потерять место и что тогда шеф снова начнет донимать родителям своими требованиями? Но пока этого бояться нечего. Грегор еще здесь и даже в голову не возлагает бросать родителей. Сейчас он лежит себе на ковре, и никому, кто знал бы о его состоянии, не пришло бы в голову требовать, чтобы он упустил поверенного. Поэтому не выгонят его немедленно с работы за эту маленькую невежливость, для которой потом легко будет найти оправдание. Грегори казалось, что было бы гораздо разумнее дать ему теперь покой, а не докучать плачем и болтовней. Однако они же ни о чем не знают, следовательно, им можно простить. - Господин Замза! – Повысил голос поверенный. – Что же произошло? Вы забаррикадировались в своей комнате, отвечаете только "да" и "нет", наносите своим родителям тяжкого и ненужных хлопот и просто возмутительно пренебрегаете – это только между прочим – свои служебные обязанности. Я говорю от имени ваших родителей и вашего шефа и настоятельно прошу немедленно дать мне обоснованное объяснение. Я удивляюсь, просто-таки удивляюсь. Я считал вас за спокойную, умного человека, и вдруг вы начинаете проявлять какие-то странные прихоти. Шеф раз сегодня объяснял ваш прогул тем, что вам недавно поручено инкассировать деньги, – но я почти дал слово, что он ошибается. А теперь вижу вашу неразумную упрямство и не имею никакого желания заступаться за вас. А ваше положение в фирме далеко не прочное. Я сначала хотел сказать вам это с глазу на глаз, и когда уже потратил за вас здесь столько времени, не вижу причины таиться от ваших родителей. Итак, в последнее время мы были очень недовольны вашей работой. Правда, сейчас не то время года, чтобы иметь особые успехи, мы это признаем; но такого времени, чтобы можно было не иметь никаких успехов, вообще не существует, господин Замза, и не должно существовать. - Но, господин поверенный! – Крикнул Грегор, не помня себя, он так разволновался, что забыл обо всем. – Я сейчас устаю, тотчас же! Я залежался, поскольку мне не совсем хорошо, я был потерял сознание. Я до сих пор в постели. Но теперь я уже совсем бодрый и именно встаю. Потерпите одну минутку! Не всегда получается так, как думаешь. Но мне уже легче. И пока Грегор залпом произнес это, едва сознавая, что говорит, он легко, наверное, потому, что уже научился в постели, подвинулся к сундуку и попытался встать, опираясь на нее. Он действительно хотел открыть дверь, действительно хотел показаться родителям и поговорить с поверенным; ему хотелось знать, что скажут те, кто теперь так настоятельно требует, чтобы он вышел, когда увидят его. Если они испугаются, тогда Грегор больше не несет ответственности и может не беспокоиться. Когда же они спокойно воспримут его появление, то и тогда нечего волноваться, он, если немного поспешит, действительно успеет на восьмичасовой поезд Сначала Грегор несколько раз спорскував с гладкой сундуки, и, наконец, сделав последнее усилие, таки встал, на боль в нижней части тела он нимало не беспокоился, хотя его даже ад. Потом он прислонился к спинке ближайшего стула и крепко ухватился лапками за его край. Теперь он уже овладел собой и замолчал прислушался, что скажет поверенный. - Вы тоже поняли только одно слово? – Спросил поверенный родителей. – За дураков он нас имеет, что ли? - Господи! – Воскликнула мать уже сквозь слезы. – Он, видимо, очень больной, а мы его мучаем. – И закричала: Грета! Грета! - Что, мама? – Отозвалась сестра с другой стороны. Они переговаривались через Грегорову комнату. - Скорей беги за доктором! Грегор заболел. Быстренько! Ты слышала, что он говорил? - Это какой нечеловеческий голос, – сказал поверенный удивление тихо против материнского крика. - Анна! Анна! – Крикнул в кухню через прихожую отец и хлопнул в ладоши. – Немедленно позови слесаря! И обе девушки, зашелестившы платьями, пробежали прихожей – как это сестра так быстро оделась? – И открыли дверь. Не слышно было, чтобы они закрывали их, видимо, оставили настежь, как бывает в квартире, где случилось страшное бедствие. Однако Грегор был уже гораздо спокойнее. Хотя никто не понимал его слов, самому Грегори они казались отчетливыми, выразительнее, чем раньше, может, потому, что ухо привыкло. Все же родители уже поверили, что с ним не все в порядке, и готовы ему помочь. Грегори было приятно, что они так твердо и уверенно давали первые приказы. Он почувствовал себя снова втянутым в круг людей и ждал от врача и слесаря – собственно, воспринимая их как нечто одно, – прекрасных и неожиданных последствий. Чтобы во время решающей беседы, которая сейчас произойдет, иметь четкий голос, Грегор откашлялся, правда приглушенно, потому что, наверное, и его кашель стал не похож на человеческий, – сам он уже не доверял своим ушам. Между тем в соседней комнате воцарилась тишина. Может, родители с поверенным сидят у стола и разговаривают шепотом, а может, притихли у двери и слушают. Грегор медленно подвинулся со стулом к двери, тогда пустился своей подпорки, бросился на дверь, вцепился в них – кончики его лапок были немного липкие, – и, держась прямо, немного отдохнул после напряжения. Затем принялся ртом поворачивать ключ в замке. К сожалению, оказалось, что у него нет зубов, – а чем тогда схватить ключа? – Зато челюсти были очень крепкие, и действительно, челюстями ему повезло сдвинуть ключа с места. Грегор не обращал внимания на то, что бесспорно то повредил себе, потому изо рта у него потекла коричневая жидкость, залила ключа и закапала на пол. - Слышите? – Отозвался поверенный в соседней комнате. – Он возвращает ключа. Грегора это очень ободрило; но если бы они все кричали ему, особенно отец и мать: "Смелее, Грегор!", если бы сказали: "Крути, сильнее крути!" И, представляя себе, что из той комнаты напряженно следят за его усилиям, он безумно вцепился всем, чем только мог, в ключа. Ключ возвращался, и он возвращался вместе с ним; то, выпрямившись, держал его во рту, то, как было нужно, повисал на нем, то надавлював его всем весом своего тела. Наконец замок звонко щелкнул, и Грегор словно проснулся. Облегченно вздохнув, он сказал себе: "Вот я и обошелся без слесаря" – и положил голову на щеколду, чтобы открыть дверь. А что он открывал их таким способом, то двери уже широко, и уклонились, а его самого еще не было видно. Он должен сначала медленно и очень осторожно обернуться вокруг створки дверей, и не хотел, едва переступив порог, упасть на спину. Сделать это Грегори было очень трудно, поэтому он даже не взглянул ни на кого, потому что не имел когда, как вдруг услышал, как поверенный громко охнул, будто ветер прошумел, а теперь уже и увидел, что тот – он стоял к двери – закрыл ладонью раскрытого рта и медленно начал отступать, словно его оттягивала некая невидимая, непреодолимая сила. Мать – она несмотря на присутствие поверенного, была растрепанная, непричесанная еще с ночи – сперва сложила руки и посмотрела на отца, потом шагнула два шага к Грегору и опустилась наземь посреди своих широких юбок, спрятав лицо на груди. Отец с враждебным выражением лица сжал кулаки, словно хотел затолкать Грегора обратно в комнату, потом закрыл глаза руками и заплакал, и ему затряслись могучую грудь. Но поверенный с первыми Грегоровимы словам вернулся и начал боком отступать, оглядываясь на Грегора через плечо и вытянув губы. Пока Грегор говорил, он ни секунды не стоял на месте, а все время смотрел на Грегора и брался к двери, но так медленно, будто имел некую тайную запрет покидать комнату. Вот он достиг прихожей и последний шаг из комнаты ступил с таким внезапным спешке, словно под ним горела земля. В прихожей он протянул правую руку к лестнице, словно ждал оттуда для себя какого-то сверхъестественного спасения. Все изменилось в семье Грегора Замзы. Грегор видел сквозь щелку в двери, что в гостиной зажгли газ, и если раньше в это время отец любил торжественным голосом читать матери, а порой и сестре вечернюю газету, то сегодня кто бы слово сказал. Что ж, возможно, в последнее время эту привычку, о которой сестра всегда рассказывала и писала ему, вообще забыли. Но и во всем доме стояла мертвая тишина, хотя оно наверняка не пустовало. "Какое тихую жизнь ведет моя семья", – сказал Грегор сам себе, пристально вглядываясь в темноту Он очень гордился тем, что сумел обеспечить родителям и сестре жизнь в таком красивом доме. И какое будет горе, когда всем этом спокойствию, благополучию и уюту придет конец! Чтобы не бередить себе душу такими мыслями, Грегор начал быстро лазить по комнате туда и обратно. Раз за долгий вечер одна дверь немного открылась, а раз вторые и быстро захлопнулась снова, кто-то, видимо, хотел войти, но передумал. Грегор лег у самых дверей в гостиную и положил себе то заманить и нерешительного гостя или хотя узнать, кто это был: и ожидал бесполезно, дверь больше не открывалась Утром, когда они были заперты, все добивались к нему, а теперь, когда Грегор отпер одна дверь, а остальные, видимо, выключены, как он спал, – теперь никто сюда и носа не показывал и ключи торчали уже наружу. Уже на рассвете Грегори представилась возможность проверить правильность своих выводов. Двери из прихожей открылась, и в комнату зашла сестра, уже почти полностью одета. Она внимательно огляделась, но не сразу увидела. Грегора. Но когда увидела его под диваном – Боже, должен же он где лежать, не мог же он сняться и вылететь, – то так испугалась, что не удержалась и захлопнулась дверью. Но, словно покутуючы свою нерозважнисть, сразу же открыла их снова и на цыпочках вошла в комнату, как заходят к чужому или тяжелобольному. Грегор высунул голову в самой края дивана и внимательно следил за сестрой. Ли заметит ли она, что молоко не касаний, и не потому, что Грегор не голоден, и принесет другой пищи, которая ему больше по вкусу? Если он сам не сделает этого, то Грегор лучше умрет с голоду, чем ей напомнит, хотя его так и тянуло посильнее вылезти из-под дивана, броситься сестре до ног и попросить поесть чего хорошего. Однако сестра сразу с удивлением заметила, что миска полная, лишь немного молока розхлюпано на полу, и, не мешкая забрала миску, правда, не голыми руками, а с тряпкой. Ужасно заинтересован, Грегор думал и так и эдак, какую же он получит замену. Но сколько бы он думал, то не догадался бы, что сестра сделает через свое доброе сердце. Она принесла, чтобы узнать его вкус, всего на выбор и разложила на старой газете. Здесь были полусгнившие овощи, кости с ужина, вымазанные в загустевший белой подливе, несколько изюминок и миндальных орехов, сыр, его Грегор два дня назад отказался есть, сухарь, кусок хлеба с маслом, еще кусок хлеба с маслом, посыпанный солью. Кроме того, она поставила возле газеты миску, пожалуй, раз навсегда предназначенную для Грегора, и налила в нее воды. И из деликатности – сестра ведь знала, что Грегор при ней не будет есть, – быстро вышла из комнаты и даже вернула ключа в замке, чтобы он знал, что может делать, что хочет. В Грегора только лапки замелькали, так быстро побежал к пище. Перевод: Семья прячет Грегора от глаз соседей и знакомых, а из комнаты, где он живет, выносит вещи, которые не нужны насекомым. Но Грегор внутренне остается человеком и пытается противостоять произволу родных. Цитата: Грегор сразу все понял: сестра хотела повести мать в безопасное место, затем согнать его со стены. Ну, пусть только попробует! Он сидит на портрете и не отдаст его ни за что. Скорее прыгнет сестре на голову. Но Гретини слова встревожили мать, она отступила в сторону, увидела огромное рыжее пятно на цветастых обоях и, еще даже не осознав толком, что это и есть Грегор, вскрикнула грубым, резким голосом: "О Боже, Боже! " – И с выпрямленном руками упала, как неживая, на диван. - Ну, погоди же, Грегор! – Сказала сестра, злобно взглянув на него и поссорилась кулаком. Тех пор Грегор перевоплотился в насекомое, это были первые слова, с которыми сестра обратилась непосредственно к нему. Она выбежала в гостиную по какую эссенцию, чтобы привести в чувство матери; Грегор хотел помочь – спасать картину еще будет время, – но так прилип к стеклу, с трудом оторвался, он тоже побежал в гостиную, словно мог что-то посоветовать сестре, как прежде, и только и того, что стоял позади нее без дела; сестра, перебирая разные бутылочки, обернулась, увидела его и испугалась, что одну уронила на пол бутылочка разбилась, стекло ранило Грегори лица и какие жгучие лекарства брызнули на него: тогда Грета, не мешкая больше, схватила бутылочек столько, сколько могла удержать, и побежала с ними к матери, закрыв ногой дверь. а брызнули на него: тогда Грета, не мешкая больше, схватила бутылочек столько, сколько могла удержать, и побежала с ними к матери, закрыв ногой дверь. Теперь Грегор был закрыт от матери, что через него, может, лежит при смерти, дверь он не осмеливался открыть; чтобы не спугнуть сестру, которой нельзя отойти от больного, ему теперь ничего не оставалось, как ждать, и, чтобы не так страдать от угрызений совести и тяжелых мыслей о матери, Грегор начал лазить по комнате. Он облазил все – стены, мебель, потолок, и в конце, когда уже ему вся комната стала вертеться перед глазами, а легче не стало, в отчаянии бросился с потолка прямо на большой стол. Отец решил отомстить Грегори. И он начал убегать от отца, становился, когда тот останавливался, и снова бежал, как только тот трогался с места. И так они медленно кружили по комнате, словно отец играл с Грегором, а не преследователей. Поэтому Грегор бегал пока только по полу, к тому же, он боялся, что если бы влез на стену или на потолок, отец воспринял бы это как особо злую выходку. Впрочем, Грегор видел, что и такой медленной беготни долго, не выдержит, ибо когда отец делал один шаг, ему приходилось за это время много раз переступать своими лапками. Он начал уже задыхаться, потому издавна имел не очень здоровые легкие, глаза у него закрывались от усталости. И когда он, шатаясь, такой головокружений, что уже не думал о какой-то другой спасение, кроме побега, совершенно забыв, что есть еще стены, правда, заставленные резной мебелью из визубнямы и шипами, напрягал всю силу, чтобы бежать дальше; – неожиданно то пролетело перед ним, легонько упало и покатилось по полу. Это было яблоко; сразу за ним полетели второе. Грегор испуганно остановился: не следует бежать дальше, ведь отец надумал швырять в него яблоками. Он набил их полные карманы из миски, стоявшей на буфете, и теперь бросал одно за другим, пока не очень целясь. Небольшие красные яблоки, будто наэлектризованные, раскатывались по полу, натыкаясь друг на друга. Но вот одно легонько брошенное яблоко попало в Грегора, но скатилось, не причинив ему вреда. Сразу же за ним полетели второе и просто-таки погрязли ему в спину. Грегор хотел лезть дальше, будто надеялся, что когда он сдвинется с места, пройдет страшную боль, но напрасно: тело его было словно заколото к полу, и он потерял сознание. В последний момент он еще увидел, как дверь его комнаты распахнулась, и оттуда выбежала мать в одной рубашке, потому что сестра, чтобы легче было дышать, раздела ее, когда она лежала без сознания. За матерью бежала Грета и то кричала. Мать бросилась наперерез отцу, юбки одна за другой падали с нее, она, спотыкаясь, переступала через них, в конце подошла к отцу, обняла его за шею и – это мгновение Грегори предал зрение – начала его просить не убивать Грегора. Перевод: Жильцам не нравится сосуществования с ужасающей насекомым, не нравится и музыка, которую играет на скрипке сестра Грегора. Грегору же музыка нравится, как и прежде, когда он был в виде человека. Человеческая сущность, несмотря на внешность насекомые, преобладает в Грегори, чего нельзя сказать о жильцах, которые не воспринимают высокого искусства. Цитата: Когда заиграла скрипка, они нашорошилися, поднялись на цыпочках подошли к двери, ведущей в прихожую, и столпились у порога. В кухне, видимо, их услышали, потому что отец крикнул: - Может, вам мешает музыка? То дочь сейчас же перестанет играть. - Напротив, – ответил средний – не перешла бы панна играть к нам? Здесь и уютнее, и приятнее. - О, пожалуйста! – Сказал отец, будто бы он играл на скрипке. Жильцы вернулись в гостиную. Скоро туда вошел отец с пюпитром, за ним мать с нотами и сестра со скрипкой. Сестра спокойно собиралась к игре; родители, ранее никогда не брали постояльцев, были слишком вежливы с ними и не решались даже сесть в свои собственные кресла; отец прислонился к косяку, засунув правую руку за полу мундира между пуговицы; матери же один из постояльцев предложил стула, и иметь там и села, где он случайно его поставил, – сбоку в углу. Сестра начала играть; отец и мать, каждое со своего места, пристально следили взглядом за ее движениями. Грегор, очарованный музыкой, осмелился подлезть поближе и высунул голову до гостиной. Он почти не удивлялся, что в последнее время так мало обращал внимания на семью, хотя раньше гордился своим тактом. К тому же, раз теперь у него была серьезнее причина прятаться, потому что в комнате собралось столько пыли, что она поднималась от наименьшего движения, и Грегор был совершенно облепленный ею. К спине и к бокам ему поначиплялося и нитей, волос и различных объедков, а он так охладел ко всему, что бросил привычку ложиться на спину и вытираться о ковер, хотя раньше делал это по несколько раз в день. И несмотря на это он осмелился ступить в гостиную на чистую, без единой пятна пол. Правда, на него никто не обращал внимания. Родители и сестра были полностью увлечены музыкой; постояльцы же, наоборот, сразу, засунув руки в карманы, представали были у самого пюпитра, так что могли и в ноты заглядывать, чем, видимо, очень мешали сестре, но скоро, потупившись, начали потихоньку разговаривать и отошли к окну. Отец озабоченно посмотрел на них: жильцы действительно-то слишком выразительно показывали, что разочарованы игрой, они надеялись услышать что-то интересное, развлекательное, а такая музыка им надоела, и терпят они весь этот театр только из вежливости. Больше видно было их раздражение по тому, как они пускали ртом и носом дым, куря сигары. А сестра играла прекрасно. Она склонила голову набок внимательно и грустно перебегала глазами по строчкам нот. Грегор подполз еще ближе, держа голову при самом полу, чтобы, может, как перехватить сестринский взгляд. Разве он животное, когда его так очаровывает музыка? Грегори было так хорошо, будто перед ним открылась дорога к желанной неизвестной пищи, и он решил долизты до сестры, дернуть ее за юбку и показать этим, что она может зайти со скрипкой в его комнату, потому что никто здесь так не ценит ее игру, как оценит он. Он ее больше не выпустит из своей комнаты, по крайней мере пока жить, его устрашающий вид впервые станет ему пригодиться: он хотел бы стоять на всех дверях сразу и шипением отгонять нападающих, а сестра пусть не вынужденно, добровольно останется в его комнате; пусть сядет рядом него на диване, склонит ухо, и он тогда признается, что твердо намеревался послать ее в консерваторию и что, если бы не случилось беды, на прошлый Свят-вечер – ведь Святой вечер, наверное, уже прошел? – Всем бы сказал об этом. И пусть бы родители сколько угодно возражали, он не послушал их. Сестра заплакала бы от умиления, а Грегор поднялся бы ей до плеча и поцеловал бы в открытую шею – когда сестра ушла на работу, она перестала носить банты и воротнички. - Господин Замза! – Крикнул средний жилец отцу и, ни слова больше не говоря, показал пальцем на Грегора, что понемногу полз по полу. Скрипка умолкла, средний жилец покачал головой и улыбнулся своим друзьям, потом снова взглянул на Грегора. Отец, вместо выгнать Грегора, считал, казалось, за нужнее сначала успокоить жильцов, хотя они совсем не волновались – их, видимо, Грегор больше развлекал, чем музыка. Отец бросился к постояльцев, развел руки и попытался загнать их в комнату, одновременно заслоняя собой Грегора. Теперь жильцы действительно немного разозлились, неизвестно, потому, что отец так поступил с ними, а потому, что им сразу не сказали, которого они соседу. Они потребовали от отца объяснения, замахали руками и, взволнованно дергая себя за бороды, начали медленно отступать к себе. Между тем сестра, совсем была растерялась с такой неожиданности и, опустив скрипку и смычок, смотрела еще бы ноты, будто собиралась играть дальше, опомнилась, одним движением положила инструмент в пелену матери, которая сидела на стуле, стремясь с приступом удушья, и бросилась в комнату, в которую пятились и жильцы, – уже чуть быстрее, потому что отец неотступно наседал на них. Пока все в семье занимались своими делами, происходило событие, которого сначала никто и не заметил: от голода и страданий умер Грегор Замза. Работница стояла в дверях и улыбалась, будто имела сообщить им какую большую радость, но хотела сделать это только тогда, когда ее хорошо спрошу. Почти прямое маленькое страусиное перо у нее на шляпке, что, сколько работница была в них, всегда раздражало господина Замза, колыхалось по сторонам. - Что вы хотите? – Спросила госпожа Замза, которую работница больше уважала. - Ну… – Начала работница и залилась веселым смехом, – ну, вам ничего хлопотать, где дети то дрянь. Все уже сделано! Госпожа Замза и Грета склонились над листами, будто собирались писать дальше; господин Замза, заметив, что работница хочет рассказать все подробно, решительно остановил ее рукой. А что ей не позволили говорить, она вспомнила, что очень спешит, сказала обиженно: "адью вам!", Повернулась и вышла, крюк хлопнув дверью, что окна зазвенели. - Вечером мы ее освободим, – сказал господин Замза, однако ни женщина, ни дочь не отозвались – работница, казалось, нарушила их едва обретенное спокойствие. Они встали и, обнявшись, подошли к окну. Господин Замза повернулся в кресле в их сторону, минуту молча смотрел на них, потом сказал: - Идите сюда. Забудьте, наконец, то, что было. й не бросайте меня на произвол судьбы. Жена и дочь сразу подошли к старому, начали у него впадать и быстро закончили свои письма. Затем все трое вышли из помещения, чего не делали уже месяцами, и поехали электричкой на природу, за город. Они сидели сами на весь вагон, залитый солнцем. Удобно устроившись, семья обсуждала свои надежды на будущее, и оказалось, что они не такие уж и плохие, как хорошо взвесить. Все трое имели вполне приличную работу, а в дальнейшем надеялись мать и еще лучшую – раньше они об этом просто не спрашивали друг у друга. А теперь их положение, конечно, лучше и легче улучшить, изменив жилье: они хотели найти себе меньше, дешевле, но удобнее и вообще практичнее проживания, чем их настоящее, которое еще накликавший когда Грегор. Так беседуя, господин и госпожа Замза почти одновременно заметили, что их дочь, которая становилась все оживленнее, в последнее время хоть и пережила такое горе и щеки ее побледнели, сделалась стройной, красивой девушкой. Они замолчали, почти бессознательно поладили взглядом и подумали, что пора искать для нее хорошую пару. А когда дочь первого схватилась выходить из вагона и потянулась молодым телом, родители увидели в этом подтверждение своих замыслов и добрых надежд.