Записки охотника: Бирюк

Автор "Записок" ехал вечером с охоты на дрожках. Разразилась гроза. "Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за лесу; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели".

В разгар ненастья появилась высокая фигура лесника, пригласившего охотника к себе. Они ехали довольно долго, наконец, в блеске молний показалась небольшая избушка среди двора, обнесенного плетнем. "Из одного окошка тускло светил огонек".

Изба "состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста". Девочка лет двенадцати, открывшая им дверь, присела на скамейку и стала качать люльку.

Лесник был "высок, плечист и сложен на славу... Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза".

Он сообщил, что имя его Фома, а прозвище - Бирюк. Это прозвище было известно автору "Записок". Все окрестные мужики боялись Бирюка: "Вязанки хворосту не даст утащить; в какую бы ни было пору, хоть в самую полночь, нагрянет, как снег на голову, и ты не думай сопротивляться, - силен, дескать, и ловок, как бес... И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет".

А как сам Бирюк объясняет свое рвение?

" - Должность свою справляю, отвечал он угрюмо: - даром господский хлеб есть не приходится.

Он достал из-за пояса топор, присел на пол и начал колоть лучину.

- Аль у тебя хозяйки нет? - спросил я его.

- Нет, - отвечал он и сильно махнул топором.

- Умерла, знать?

- Нет... да... умерла, - прибавил он и отвернулся.

Я замолчал; он поднял глаза и посмотрел на меня.

- С прохожим мещанином сбежала, - произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке.

- На, дай ему, - проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок.

- Вот и его бросила, - продолжал он вполголоса, указывая на ребенка. Он подошел к двери, остановился и обернулся.

- Вы, чай, барин, - начал он: - нашего хлеба есть не станете, а у меня окромя хлеба...

- Я не голоден.

- Ну как знаете. Самовар я бы вам поставил, да чаю у меня нету...".

Гроза утихала. "Мы вышли вместе. Дождик перестал. В отдалении ещё толпились тяжелые громады туч, изредка вспыхивали длинные молнии; но над нашими головами уже виднелось кое-где темно-синее небо, звездочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака. Очерки деревьев, обрызганных дождем и взволнованных ветром, начинали выступать из мрака. Мы стали прислушиваться. Лесник снял шапку и потупился. "Во... вот, - проговорил он вдруг и протянул руку: - вишь, какую ночку выбрал...

- Я с тобой пойду... хочешь?

- Ладно, - отвечал он... - мы его духом поймаем, а там я вас провожу. Пойдемте".

Сначала один только Бирюк различал в шуме листьев стук топора, потом слышнее стали мерные удары. "Глухой и продолжительный гул раздался...

- Повалил... - пробормотал Бирюк.

Между тем небо продолжало расчищаться; в лесу чуть-чуть светлело". Лесник велел спутнику подождать и, подняв ружье кверху, исчез между кустами. Сквозь шум ветра доходили слабые звуки: "топор осторожно стучал по сучьям, колеса скрипели, лошадь фыркала...".

" - Куда? Стой! - загремел вдруг железный голос Бирюка.

Другой голос закричал жалобно, по-заячьи...

- Вре-шь, вре-шь, - твердил, задыхаясь Бирюк: - не уйдешь".

Он повалил вора, закрутил ему кушаком руки на спину. Мужик был мокрый, в лохмотьях.

" - Отпусти его, - шепнул я на ухо Бирюку: - я заплачу за дерево". Но лесник ничего не ответил. Опять стал накрапывать дождь и вскоре полил ручьями". С трудом добрались до избы. Лесник бросил пойманную лошаденку посреди своего двора, ввел мужика в комнату, посадил в угол. Тот сидел неподвижно на лавке, худой, морщинистый, с испитым лицом.

"Фома Кузьмич, - заговорил вдруг мужик голосом глухим и разбитым: - а Фома Кузьмич.

- Чего тебе?

- Отпусти.

Бирюк не отвечал.

- Отпусти... с голодухи... отпусти.

- Знаю я вас... вор на воре.

- Отпусти, - твердил мужик: - прикашшик... разорены, во-как... отпусти!

- Разорены!.. Воровать никому не след.

- Отпусти, Фома Кузьмич... не погуби.

Бирюк отвернулся. Мужика подергивало, словно лихорадка его колотила. Он встряхивал головой и дышал неровно.

- Отпусти, - повторял он с унылым, отчаяньем... Ей богу, с голодухи... детки пищат, сам знаешь. Круто, во-как, приходится.

- Лошаденку-то, хоть её-то... один живот и есть... отпусти!

- Говорят, нельзя. Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится.

- Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того...

- Э, да что с тобой толковать; сиди смирно...

Мужик внезапно выпрямился...

- Ну, на, ешь, на, подавись, на... душегубец окаянный, пей христианскую кровь, пей...

- Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? - заговорил с изумлением лесник.

- Пьян!.. не на твои ли деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь!

- Ах ты... да я тебя!

- А мне что? Все едино - пропадать; куда я без лошади пойду? Пришиби - один конец; что с голоду, что так - все едино. Пропадай все: жена, дети, - околевай все... А до тебя, погоди, доберемся!

Бирюк приподнялся.

- Бей, бей, - подхватил мужик свирепым голосом: - бей, на, на, бей...

- Молчать! - загремел лесник и шагнул два раза.

- Полно, полно Фома, закричал я: - оставь его...

- Не стану я молчать, - продолжал несчастный. - Все едино - околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету... Да постой, недолго тебе царствовать! Затянут тебе глотку, постой!

Бирюк схватил его за плечо... Я бросился на помощь мужику...

- Не троньте, барин! - крикнул на меня лесник.

Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку, но к крайнему моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон.

- Убирайся к черту со своею лошадью! - закричал он ему вслед: - да смотри в другой раз у меня...

- Ну, Бирюк, - промолвил я наконец, - удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый.

- Э, полноте, барин, - перебил он меня с досадой: - не извольте только сказывать. Да уж лучше я вас провожу, - прибавил он: - знать дождика-то вам не переждать...

Через полчала он простился со мной на опушке леса".

Коротенькая сравнительно зарисовка, но в ней все - и убожество жизни этих нищих мужиков, и смелая удаль, надежная честность лесного богатыря, и его внезапно вдруг проявившаяся щедрая незлобивость. Вряд ли он испугался угроз. Просто спас человека, сам находясь в нечеловеческих условиях. В таких условиях, при которых даже его достоинства чаще служат не на пользу страдающим, а во вред.