Тема предназначения поэта и поэзии в творчестве М. Цветаевой

«Для меня стихи – дом…», - писала Марина Ивановна Цветаева. Этим домом поэтесса владела сполна и оставила его непохожим на другие – теплым, высоким, красивым и светлым, в который хочется возвращаться снова и снова.

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Эти строки написаны, когда их автору не исполнилось и 21 года, однако, и десятилетия спустя Цветаева говорила об этой заключительной строфе: «Формула наперед – всей моей писательской судьбы». Позже в лирике Цветаевой появились стихи, которые провозглашали высокое предназначение и долг поэта:

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь над кудрями пляшущий, -

Дуновение – вдохновения!

Гений вдохновения – единственный повелитель поэта. Он парит над ним в облике огненного всадника: «Пожирающий огонь – мой конь!..»; «С красной гривою свились волоса…/ Огневая полоса – в небеса!». И сама она, женщина-поэт, уподоблена птице Феникс, что поет «только в огне», сгорая в «тайном жаре» души, и этому костру приносит в жертву все: «Я и жизнь маню, я и смерть маню / В легкий дар моему огню». Тема поэта и его предназначения достигает своей мощи в маленькой энергичной поэме «На красном коне». Героиня приносит к ногам Гения-повелителя - всаднику на красном коне – свою жизнь, чтобы он умчал ее ввысь, и «в лазурь», в иной мир – в небо поэта.

В 1923 году Цветаева пишет стихотворение «Поэт». Оно – о поэте, его природе, его сути, его величии и беззащитности, о его могуществе и ничтожности «в мире сем». «Есть в мире лишние, добавочные, / Не вписанные в окоём», живущие с пером и бумагой, душа которых больше и чувствительнее, не похожие на остальных. Поэт должен быть выше и светлее, чтобы быть тем лучиком света, который освещает дорогу остальным:

Поэты мы – и в рифму с париями,

Но выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Особенна, но нелегка дорога поэтов в мире, где остальные не видят ничего, кроме собственного «Я», своих проблем, задыхаются в быту, отвергают поэтов, которые могут нарушить их обыденность, призывая стать лучше, светлее, приоткрыть свои души:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

19 марта 1918 года Цветаева написала стихотворение, в котором делает творческий рывок к той себе, какой стала совсем скоро, к той себе, где она прозревает Поэта – Женщину – Любовь в их противоположных началах, где ее поэтической интуиции приоткрывается двоякость природы человека: две женские сути, символизирующиеся в Психее (душа) и Еве (тело). Также, она говорит о человеческих высотах – низостях, чистоте – греховности, свете – тьме, высшем – земном, «бытие» - быте:

Что хочешь – спрашивай. Ты добр и стар,

И ты поймешь, что с эдаким в груди

Кремлевским колоколом – лгать нельзя.

И ты поймешь, как страстно день и ночь

Боролись промысел и Произвол

В ворочающей жернова груди…

А голос, голубем покинув грудь,

В червонном куполе обводит круг.

Две чаши весов: на одной – произвол, опущенный взор; на другой – промысел (высший), закинутая в своей правоте голова. Две чаши весов – и не перевешивает ни одна. Ведь над всем, вне всего, - голос поэта (Логос), голубем вылетающий из груди и парящий над куполом храма…

Поэт, по Цветаевой, не подвластен суду. «Я не судья поэту, / И можно все простить за плачущий сонет!» - так в юности она защищала поэта Эллиса. Поэт, считает она, не только не подсуден читателям, но и не судья другим. Он мыслит по-своему. Его «тьма» не всегда означает зло, а высота – добро. Ева может оказаться доброй, а Психея – бесстрастной. Когда, позже, сама Марина Цветаева жестом поэта и Психеи в голодной Москве отдаст Бальмонту последнюю картофелину; или когда она уйдет с работы, не в силах «служить», в то время, когда дома сидят два голодных ребенка, то как женщина и мать она была…не права. Впрочем, можно ли судить и мерить поэта одними обычными житейскими мерками? А если он не укладывается в них, а если он только и существует благодаря своей «внемерности»? На эти вопросы трудно ответить однозначно. Во всяком случае, Цветаева в 25-28 лет была именно такова. С годами она станет другой, станет острее воспринимать чувство долга. Но взгляды на права поэта не изменит и провозгласит: «В жизни – черно, в тетради – чисто».