Сочинение на тему Самый читаемый поэт на рубеже XIX—XX столетий»

Русский символизм зарождался и оформлялся в 90-900-е годы. Бальмонту суждено было стать одним из его лидеров. Поэт с легкостью отошел от своих ранних стихов с их мотивами жалостливого народолюбия и целиком перешел в лоно художников, считавших себя рожденными \"для звуков сладких и молитв\". В 1900 году появилась его книга \"Горящие здания\", утвердившая имя поэта и прославившая его. Это был взлет Бальмонта, его творчества. Он был закреплен \"книгой символов\" — \"Будем как солнце\" (1903). Эпиграфом к книге выбраны строки из Анаксагора: \"Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце\". Поэт декларировал свою полную свободу от предписаний. В его стихах бьет ключом радость бытия, звучат гимны весне. Во всем Бальмонту важно было почувствовать явное или скрытое присутствие солнца: Я не верю в черное начало, Пусть праматерь нашей жизни ночь, Только солнцу сердце отвечало И всегда бежит от тени прочь. Тема Солнца в его победе над Тьмой прошла через все творчество Бальмонта. Резкие, солнечные блики лежат на стихах Бальмонта в канун 1905 г. И все же всего сильней Бальмонт в ином — в поэзии намеков. Символы, намеки, подчеркнутая звукопись — все это нашло живой отклик в сердцах любителей поэзии начала века. Мы домчимся в мир чудесный, К неизвестной Красоте! Красота ему видится и целью, и смыслом, и пафосом его жизни. Красота как цель. Красота, царящая и над добром, и над злом. Красота и мечта — сущностная рифма для Бальмонта. Верность мечте, преданность мечте, самой далекой от реальности, были наиболее устойчивыми в поэте. Он декларировал стихийность творчества, необузданность, произвольность, полную отрешенность от правил и предписаний, от классической меры. Мера поэта, полагал он, — безмерность. Его мысль — безумие. Романтически мятежный дух поэзии Бальмонта отражается в его стихах о природных стихиях. Серию своих стихотворений он посвящает Земле, Воде, Огню, Воздуху. Огонь очистительный, Огонь роковой, Красивый, властительный , Блестящий, живой! Так начинается «Гимн огню». Поэт сравнивает мирное мерцание церковной свечи, полыханье пожара, огонь костра, сверканье молнии. Перед нами разные ипостаси, разные лики огненной стихии. Древняя тайна огня и связанные с ним ритуалы увлекают Бальмонта в глубины истории человечества. Далее мы погружаемся в иную стихию. Вот перед нами «Воззвание к океану» Тихий, бурный, нежный, стройно-важный, Ты — как жизнь: и правда и обман. Дай мне быть твоей пылинкой влажной, Каплей в вечном... Вечность! Океан! Бальмонт — натура в высшей степени впечатлительная, артистичная, ранимая. Он скитался, чтобы увидеть чужое, новое, но всюду видел себя, одного себя. Илья Эренбург верно отметил, что, исколесив моря и материки. Бальмонт \"ничего в мире не заметил, кроме своей души\". Он был лириком во всем. В каждом своем движении, в каждом своем замысле. Такова его натура. Бальмонт жил, веря в свою исключительную многогранность и свое умение проникать во все окружающие миры. Подзаголовок одной из лучших книг Бальмонта \"Горящие здания\" — \"Лирика современной души\". Эта лирика запечатлевает беглые, подчас невнятные, дробные впечатления, мимолетности. Именно эта лирика характеризует зрелую манеру поэта. Все эти миги объединялись в Бальмонте чувством космической цельности. Разрозненные миги не пугали его своей несхожестью. Он верил в их единство. Но при этом у поэта было стремление моментальное сочетать с целостным познанием мира. В книге \"Будем как солнце\" Бальмонт по справедливости ставит Солнце в центре мира. Это источник света и совести, в прямом и иносказательном смысле этого слова. Поэт выражает стремление служить главному источнику жизни. Солнце дарует жизнь, жизнь распадается на миги. Мимолетность возведена Бальмонтом в философский принцип. Человек существует только в данное мгновенье. В данный миг выявляется вся полнота его бытия. Слово, вещее слово, приходит только в этот миг и всего на миг. Большего не требуй. Живи этим мигом, ибо в нем истина, он — источник радости жизни и ее печали. О большем и не мечтай, художник, — только бы выхватить у вечности этот беглый миг и запечатлеть его в слове. Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой радужной игры. Эту изменчивость, зыбкую радужность, игру запечатлевает поэт в своих произведениях. В этой связи одни называли его импрессионистом, другие — декадентом... А Бальмонт просто страстно желал увидеть вечность сквозь миг, охватить взором и исторический путь народов, и свою собственную жизнь. Год 1912. Грандиозное кругосветное путешествие. Лондон, Плимут, Канарские острова, Южная Америка, Мадагаскар, Южная Австралия, Полинезия, Новая Гвинея, Цейлон и др. Это путешествие насытило любознательного поэта, в его творчестве появляются новые сюжеты, новые краски. Вот перед нами стихотворение «Индийский мотив». Как красный цвет небес, которые не красны. Как разногласье волн, что меж собой согласны . Как сны, возникшие в прозрачном свете дня, Как тени дымные вкруг яркого огня, Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит, Как звук, что в слух идет, но сам себя не слышит, Как на поверхности потока белизна, Как лотос в воздухе, растущий ото дна, Так жизнь с восторгами и блеском заблужденья Есть сновидение иного сновиденья. Но по-прежнему музыкальная речевая река увлекает Бальмонта за собой, он подчиняется ее течению в большей степени, чем смыслу высказывания. На стихах Бальмонта, как на нотах, можно проставить музыкальные знаки, которые обычно ставят композиторы. В этом смысле Бальмонт продолжает в русской поэзии линию, получившую свое классическое выражение у Фета. Бальмонт ставил в заслугу своему предшественнику именно то, что тот установил точное соответствие между мимолетным ощущением и прихотливыми ритмами. Я — изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты — предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны. Аллитеративность русского слова была сильно увеличена Бальмонтом. Он и сам, со свойственным ему самомнением, писал: \"Имею спокойную убежденность, что до меня, в це^гюм, не умели в России писать звучные стихи\". В то же время Бальмонт признается в своей любви к самому русскому языку. Язык, великолепный наш язык. Речное и степное в нем раздолье, В нем клекоты орла и волчий рык, Напев, и звон, и ладан богомолья. В нем воркованье голубя весной, Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше. Березовая роща. Свет сквозной. Небесный дождь, просыпанный по крыше. Главенство музыкальной темы, сладкогласие, упоенность речью лежат в основе поэтики Бальмонта. Магия звуков — его стихия. Иннокентий Анненский писал: \"В нем, Бальмонте, как бы осуществляется верленовский призыв: музыка прежде всего\". Бальмонт был эвфонически высоко одарен. Его называли \"Паганини русского стиха\". Но аллитеративность Бальмонта подчас навязчива. В пору появления поэта, в конце прошлого века, эта стихотворная музыка казалась откровением и высоким стихотворным мастерством. Однако уже Блок писал, что \"Бальмонт и вслед за ним многие современники вульгаризировали аллитерацию\". Отчасти он был прав. Музыка все захлестывает, все заливает у Бальмонта. Вслушаемся в звуки его стихов: Между скал, под властью мглы, Спят усталые орлы. Ветер в пропасти уснул, С моря слышен смутный гул. Поэту удалось поставить своего рода рекорд: свыше полутораста его стихотворений было положено на музыку. Танеев и Рахманинов, Прокофьев и Стравинский, Глиэр и Мясковский создали романсы на слова Бальмонта. От него в этом смысле сильно \"отстают\" и Блок, и Брюсов, и Сологуб, и Ахматова. Разумеется, поэтическое слово важно и своим звучанием, и своим значением. Смысл нуждается в слове, слово нуждается в смысле. Романтика, возвышенная речь в лучших творениях Бальмонта проступают с убедительной силой.