Отцы и дети [1/2]

1

“"Что, Петр? Не видать еще?", — спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора... барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.

Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: "Никак нет-с, не видать"”.

Барин, Николай Петрович Кирсанов, имеет в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошее имение в двести душ. Отец его был боевой генерал, всю жизнь служил и постоянно жил по провинциям. Николай Петрович, как и старший брат его Павел, родился на юге России и воспитывался до четырнадцатилетнего возраста дома в окружении дешевых гувернеров, развязных, но подобострастных адъютантов и прочих штабных и полковых личностей.

Мать мальчиков была из тех, кого называют “матушка-командир”, детям внимания особо не уделяла и жила в свое удовольствие. Николаю Петровичу, как генеральскому сыну, было предначертано идти на военную службу, хотя он отнюдь не отличался храбростью. К счастью, как раз в тот день,, когда пришло известие о его определении, мальчик сломал ногу, пролежал два месяца в постели и потом уже прихрамывал всю жизнь. Делать было нечего — Николая Петровича, как только ему исполнилось восемнадцать лет, определили в Петербургский университет. Павел как раз тогда вышел офицером в гвардейский полк, и они стали жить вместе, на одной квартире. В 1835 году Николай Петрович закончил университет кандидатом, и в том же году приехал жить в Петербург и сам генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр. Прожил он здесь недолго, внезапно скончавшись от удара, а вскоре за ним последовала и его жена, не сумевшая привыкнуть к глухой столичной жизни. Еще при жизни родителей Николай Петрович влюбился в дочь бывшего хозяина его квартиры, миловидную и развитую девицу.

Как только минул срок траура, они женились, пожили немножко в городе и перебрались навсегда в деревню, где были счастливы и у них родился сын Аркадий. Но через десять лет, в 47-м году жена Николая Петровича скончалась, что было для него страшным ударом. Он решил было поехать за границу, думал, станет хоть немного легче, но настал 48-й год (революция во Франции) и он не поехал. От ничегонеделания легче не становилось, и он занялся хозяйством. В 55-м году Николай Петрович повез своего сына в университет, прожил с ним там три зимы, а четвертую был вынужден провести у себя в деревне — и вот теперь, совсем седой, пухленький и немного сгорбленный, он ждет сына, получившего, как и он когда-то, звание кандидата. Наконец показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей. Кирсанов с криком “Аркаша!” бросился к сыну и прильнул губами к щеке молодого кандидата.

Аркадий представил отцу своего приятеля, который был так любезен, что согласился погостить у них. Особой любезности, правда, в молодом человеке, одетом в длинный балахон с кистями, заметить было трудно — он даже не сразу ответил на радостное рукопожатие отца Аркадия. Представился он Евгением Васильевичем Базаровым. Лицо его, длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами, выражало самоуверенность и ум. Через несколько минут коляска и тарантас покатили домой.

3

Искреннюю, почти детскую радость Аркадия оттого, что он снова дома, с любимым отцом, на сей раз как-будто что-то сдерживало. Но радость все равно прорывалась — он звонко поцеловал отца в щеку. Аркадий, как оказалось, очень дорожит дружбой с Базаровым, познакомился с ним недавно, он занимается естественными науками и собирается в будущем году держать экзамен на доктора. Отец рассказывает сыну о смерти его старой няни, об увольнении прежнего приказчика... Есть и еще кое-что... отец боится, не осудит ли его Аркадий. Но он вовсе не против того, что Фенечка живет у отца в доме. Аркадий смотрит по сторонам: да, места живописными назвать было нельзя. Среди полей кое-где виднелись небольшие леса, вились овраги, усеянные редким и низким кустарником. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами. Аркадию стало грустно. Но весна брала свое. Все кругом золотисто зеленело, повсюду заливались жаворонки... Аркадию стало легче. Через четверть часа оба экипажа “остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серой краскою и покрытого железною красною крышей. Это и было Марьино, Новая слободка тож, или, по крестьянскому наименованью, Бобылий хутор”.

4

Навстречу вышли лишь девочка лет двенадцати да молодой парень, одетый в серую ливрейную куртку с белыми гербовыми пуговицами, слуга Павла Петровича Кирсанова. Надо было поужинать. Старый домовый слуга предложил Базарову сходить сначала в свою комнату. Тот отказался — пусть только забросят туда его чемоданишко и балахон. Аркадий сказал, что ему надо почиститься, и направился к дверям, но в это мгновение в гостиную вошел человек среднего роста, одетый в темный английский съют, модный низенький галстук и лаковые полусапожки, — Павел Петрович Кирсанов. На вид ему был лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое... являло следы красоты замечательной: особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. В нем было изящество и юношеская стройность. Он подал племяннику руку, а потом троекратно расцеловался с ним. Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонился и улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман. Базаров, вскочив с дивана, пошел с Аркадием. Павел Петрович поинтересовался, “кто сей... волосатый?”.

Ужин проходил в спокойствии. Особенно Базаров говорил мало, а ел много. Николай Петрович рассказывал разные случаи из своей жизни, толковал о политике и прочем. Аркадий чувствовал себя почему-то неловко и даже один раз заменил свое обычное слово “папаша” словом “отец”. После ужина все разошлись.

Базаров считает Павла Петровича чудаковатым, по его мнению, щегольство в деревне ни к чему. Особенно его смешат ухоженные ногти. А воротнички у него какие удивительные, точно каменные, и подбородок так аккуратно выбрит... “Аркадий Николаевич, ведь это смешно!” Аркадий согласен, но при этом дядя хороший человек. Базаров походя дает характеристику и отцу Аркадия — славный малый, стихи напрасно читает, в хозяйстве вряд ли смыслит, но добряк. Вообще немолодые романтики не по душе Базарову.

5

На другое утро Базаров поднялся раньше всех и вышел из дома. Усадьба ему не понравилась. Базаров нашел двух дворовых мальчишек и пошел с ними ловить лягушек для опытов. Аркадий между тем разговаривает с отцом о Фенечке. Фенечка не выходит к чаю, стесняется. Но ведь Аркадий ни в коем случае не хочет стеснять отца, заставлять его менять свою жизнь. Аркадий идет к Фенечке и видит своего младшего брата, о существовании которого не подозревал. Появился Павел Петрович в изящном утреннем, в английском вкусе, костюме, с феской на голове. Он спрашивает о приятеле Аркадия. Тот говорит: “Главное, не надо обращать на него внимания: он церемоний не любит”. “Да, это заметно”, — не без яда замечает Павел Петрович. Выясняется, что он знал отца Базарова, дивизионного лекаря. Павел Петрович интересуется, что такое сам господин Базаров. “Он нигилист”, — сообщает Аркадий. Начинают выяснять, что такое нигилист, ведь слово образовано от латинского слова шЫ1, то есть ничего. Оказывается, это тот, который ко всему относится с критической точки зрения, не склоняется ни перед какими авторитетами, не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. Павел Петрович возмущен. По его мнению, без принципов нельзя шагу ступить. “Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве”, — заявляет он. Чай вышла накрывать Фенечка, молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски пухлявыми губками и нежными ручками. Она очень стеснялась и в то же время чувствовала, что имела право прийти.

Шагая через клумбы, по саду шел Базаров, весь в грязи, с небольшим мешком, в котором что-то шевелилось. Оказалось, там лягушки. “Это он их резать станет, — попытался сострить Павел Петрович. — В принципы не верит, а в лягушек верит”.

6

Базаров вернулся и принялся поспешно пить чай. Разговор заходит о физике, о естественных науках, которыми занимается Базаров. Развязное поведение гостя и его небрежные ответы выводят из себя Павла Петровича. Он спрашивает его об авторитетах, которых он вроде бы не признает. Базаров даже понять не может, почему он должен их признавать. Скажут ему что-то толковое — он согласится. По его мнению, порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта. Искусство он отвергает полностью. Наука как таковая не существует: есть науки, как есть ремесла, звания. В обострившийся разговор вмешивается Николай Петрович, который выражает надежду, что Базаров даст ему хороший совет в р полеводстве. Базаров фактически признается, что ничего в этом не смыслит. Павел Петрович покидает стол обиженный и раздраженный. Это не производит ни малейшего впечатления на Базарова. Аркадий замечает ему, что он был слишком резок, но Базаров вовсе не собирается щадить самолюбие уездных аристократов. У Базарова, между тем, большая радость — нашел довольно редкий экземпляр водяного жука. Он уже и позабыл про Павла Петровича, но Аркадий, любящий своего дядю, старается как-то внушить и Базарову симпатию к нему. Он принимается рассказывать самому что ни на есть неблагодарному слушателю историю Павла Петровича.

7

Павел Петрович Кирсанов, закончив пажеский корпус, служил в гвардейском полку. Он был очень красив и пользовался большим успехом у женщин. Павел Петрович любил бывать в обществе, славился смелостью и ловкостью и прочел всего пять-шесть французских книг. Ему на пути попалась несколько странная женщина — днем кокетка и дама света, по ночам — истовая молельщица. Она не была красавицей, но взгляд... “Что-то необычайное светилось в нем, когда язык ее лепетал самые пустые речи”. Павел Петрович, встретив ее на балу, страстно в нее влюбился и скоро достиг своей цели. Но понять ее он был не в силах и счастливым себя не чувствовал. Довольно скоро она к нему охладела и, чтобы отвязаться от его преследований, уехала за границу. Обезумевший Павел Петрович вышел в отставку и четыре года провел за границей, то гоняясь за ней, то заставляя себя этого не делать. В Бадене они вроде бы снова сошлись, но она тайком исчезла оттуда и с тех пор избегала Кирсанова. Он возвратился в Россию, но к прежнему образу жизни вернуться уже не мог. Павел Петрович состарился, поседел, предпочитал всему скучное холостяцкое общество. О женитьбе не помышлял. Так прошло десять лет. Однажды он узнает о смерти княгини Р., его любимой. Она скончалась в Париже в состоянии, близком к помешательству.

Это случилось в начале 48-го года, когда Николай Петрович, лишившись жены, приезжал в Петербург. Он приглашает Павла жить вместе в Марьино. Тот отвечает, что готов поселиться у него навсегда. Он приехал в имение через полтора года. Здесь, в деревне, Павел Петрович стал читать, все больше по-английски, вообще устроил свою жизнь на английский манер, с соседями особо не общался, выезжал только на выборы, где большей частью помалкивал, лишь изредка дразня и пугая помещиков старого покроя либеральными выходками и не сближаясь с представите^ лями нового поколения. И те и другие считали его гордецом, но и уважали за аристократические манеры, за слухи о его победах, за то, что прекрасно одевался и останавливался всегда в лучшем номере лучшей гостиницы; наконец, его уважали за безукоризненную честность. С дамами он не знался.

Аркадий добавляет, что Павел Петрович, кроме всего прочего, не раз выручал его отца из беды и вообще рад помочь всякому... Презирать такого человека — грешно.

Все это Базарова не переубедило.-Человек, который раскис из-за женщины, — это просто самец. Да еще воображает себя дельным человеком. Что касается воспитания, которое получил, по словам Аркадия, Павел Петрович, то всякий человек сам себя воспитать должен. Пример этого — конечно же, он сам, Базаров. А никаких “таинственных” отношений между мужчиной и женщиной он не понимает и не принимает как физиолог. Достаточно почитать анатомию глаза: откуда тут взяться загадочному взгляду? Лучше пойти посмотреть жука. И приятели отправились в комнату Базарова.

8

Николай Петрович разговаривает с управляющим, человеком с плутов-скимиглазами, о состоянии дел. Хозяйство шло плохо. Нужны были деньги, а их не хватало. Павел Петрович, прислушиваясь к разговору, думал о том, что на сей раз денег брату дать он, к сожалению, не может — у него их сейчас нет, а потому предпочел удалиться. Он видел, что Николай Петрович непрактичен и его обманывают. Тот же был уверен в практичности своего брата и постоянно обращался к нему за советом. Павел Петрович не разуверял брата.

Остановившись у низенькой двери, он подергал себя за усы и постучался. Это была комната Фенечки. Появление Павла Петровича смутило до крайности Фенечку, сидевшую на стуле с ребенком на руках. Павел Петрович, извинившись, сказал, что ему нужно зеленого чая, пусть велят привезти из города. Он оглядел комнату, нашел перемены и пожелал посмотреть ребенка, которого вынесли в другую комнату. Вскоре вошла Фенечка с Митей на руках. Она успела его приодеть, надев на него красную рубашечку с галуном. “Он похож на брата, — заметил Павел Петрович. — Да, несомненное сходство”. В этот момент раздался голос Николая Петровича, который искал брата. Он был так рад, увидев Павла Петровича в этой комнате, что тот не мог не ответить ему улыбкой. “Славный у тебя мальчуган, — промолвил он и посмотрел на часы, — а я завернул сюда насчет чаю...” Вообще-то Николай Петрович был крайне удивлен поступком брата, а Фенечка даже напугана.

Она появилась в этом доме года три назад вместе со своей матерью. Однажды Николаю Петровичу пришлось ночевать на одном постоялом дворе, где его поразила чистота и опрятность. Оказалось, как ни странно, что хозяйка русская — женщина лет пятидесяти, с благообразным умным лицом и степенной речью. Николай Петрович подыскивал как раз тогда экономку, и Арина Савишна (так звали хозяйку постоялого двора) согласилась работать у него в доме. Она прибыла в Марьино вместе с дочерью Фенечкой и поселилась во флигеле. В доме был наведен порядок. Присутствия же Фенечки вообще не чувствовалось — она была очень скромна и тиха. Но однажды утром Арина попросила Николая Петровича помочь дочери: искра из печи попала ей в глаз. Николай Петрович подвел девушку к окну и взял ее обеими руками за голову. Глаз покраснел и воспалился. Николай Петрович прописал примочку, которую тут же сам составил, и, разорвав свой платок, показал, что и как надо делать. Он не позволил Фенечке целовать ему руку, а сам поцеловал ее в наклоненную голову, в пробор. Глаз скоро зажил, а Николаю Петровичу все мерещилось чистое, нежное лицо 274

девушки. Он стал чаще смотреть на нее в церкви, старался заговаривать с ней. Она сначала робела, но постепенно стала к нему привыкать. И тут умерла от холеры ее мать. Фенечка осталась у Николая Петровича. Что еще об этом сказать...

Павел Петрович, вернувшись в свой кабинет, бросился на диван, заложил руки за голову и остался неподвижен, почти с отчаяньем глядя в потолок. Потом встал и закрыл оконные занавески.

9

В тот же день Базаров познакомился с Фенечкой в саду в беседке, где она сидела с сыном и Дуняшей, служанкой. Приятели ходили по саду, и Базаров объяснял Аркадию, что где не в порядке, как вдруг увидел Фенечку. “Какая хорошенькая!” — сказал он. Смущенный Аркадий объяснил ему, кто она такая. Базаров одобрил вкус Николая Петровича, вошел в беседку и представился. Базаров посмотрел зубы у ребенка, сказал, что все в порядке, и приятели удалились. Аркадий заявил, что, по его мнению, отец должен жениться на Фенечке. Базаров не ожидал, что Аркадий придает значение браку. Приятели пошли дальше молча. Базаров заговорил первый. На его взгляд, хозяйство Николая Петровича расстроено, управляющий либо плут, либо дурак. “И добрые мужички надуют твоего отца всенепременно. Знаешь поговорку: "Русский мужик бога слопает"”. Аркадия покоробило такое отношение к русскому народу. “Эка важность! — ответил Базаров. — Русский человек только тем и хорош, что сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два четыре, а остальное все пустяки”. “И природа?” “И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник”, — сказал Базаров. В этот момент до них долетели звуки музыки. Кто-то играл на виолончели. Узнав, что это играет отец Аркадия, Базаров сначала изумился, как это человек в сорок четыре года тешится игрой на виолончели, потом насмешливо расхохотался. Аркадий даже не улыбнулся.

10

Прошло около двух недель. В Марьине текла обычная жизнь: Аркадий ничего не делал, Базаров работал. Все в доме уже привыкли к его небрежным манерам, коротким и отрывочным ответам. Фенечка даже позвала его однажды ночью, когда у Мити случились судороги. Он просидел у нее часа два и помог ребенку. Павел Петрович возненавидел Базарова всей душой, считая его гордецом, нахалом, циником и плебеем. Он чувствовал, что Базаров его не уважает, может, даже презирает — его, Павла Кирсанова! Николай Петрович побаивался Базарова и сомневался, полезно ли его влияние на Аркадия. Но он охотно слушал Базарова, присутствовал при его физических и химических опытах, особенно с микроскопом. Слуги тоже хорошо относились к Базарову, хотя он над ними подтрунивал. Они считали его своим. Только старик Прокофьич не любил его, называл “живодером” и “прощелыгой”.

Наступил июнь. Базаров каждое утро уходил собирать травы и насекомых, иногда брал с собой Аркадия. Однажды они вернулись позже обычного и Николай Петрович услышал, как они на холу разговаривают по другую сторону беседки. Аркадий защищал отца, а Базаров говорил, что хотя он и

добрый малый, но человек отставной, его песенка спета. Николай Петрович поплелся домой. Базаров между тем доказывал Аркадию, что никуда не годится читать Пушкина, как это делает его отец. Надо ему дать почитать что-нибудь дельное, например, Бюхнера (немецкий физиолог).

В тот же день после обеда Николай Петрович жаловался брату, что вот, он надеялся тесно подружиться с сыном, а оказалось, что он человек отставной, сын ушел вперед и они друг друга не поймут. Павел Петрович с этим категорически не согласен. В каком смысле он ушел вперед и чем уж так отличается от них двоих? Это просто ему в голову синьор этот вбил, нигилист этот.

“Ненавижу я этого лекаришку; по-моему, он просто шарлатан”, — считает Павел Петрович. Его брат, которого явно задели слова о том, что его песенка спета, сообщает, что Аркадий отнял у него Пушкина и сунул в руки брошюру Бюхнера. А она ему кажется вздором, или он сам глуп. Павел Петрович отнюдь не считает, что он с братом люди отставные и их песенка спета. Он решает дать бой Базарову, что и случилось в тот же вечер за вечерним чаем. Павел Петрович, раздраженный и решительный, ждал только повода, чтобы накинуться на врага. Но Базаров сидел себе да пил чай, чашку за чашкой. Наконец предлог представился. Зашла речь об одном из соседних помещиков. “Дрянь, аристократишко”, — равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним в Петербурге. Вот тут-то Павел Петрович и взвился. “Позвольте вас спросить, — начал он, — по вашим понятиям слова "дрянь" и "аристократ" одно и то же означают?” Базаров был спокоен: “Я сказал "аристократишко"”. В ответ Павел Петрович завел страстную речь в защиту аристократии, в частности английской. Он считает, что “без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе — а в аристократе эти чувства развиты — нет никакого прочного основания... общественному зданию. Личность, милостивый государь, — вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится”.

Ну, а Базаров считает, что аристократизм, либерализм, прогресс, принципы — все эти иностранные слова бесполезны и русскому человеку даром не нужны. Да и без логики прекрасно можно обойтись. Аркадий поддакивает Базарову, что они не признают авторитетов. “Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным, — промолвил Базаров. — В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем”. Они отрицают все как есть. Павел Петрович потрясен так, что не находится что сказать. Аркадий покраснел от удовольствия.

“Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович. — Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете... Да ведь надобно же и строить”. “Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить”, — ответствует Базаров. Тут в разговор снова вступил Павел Петрович. Он убежден, что русский народ не такой, каким они его себе воображают. Он свято чтит предания, он патриархальный, он не может жить без веры... Базаров соглашается, что все так, да только ничего не доказывает. “Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж, соглашаться с ним? Он русский, а разве я сам не русский?” Но Павел Петрович не может признать Базарова за русского. “Мой дед землю пахал, — с надменною гордостию отвечал Базаров. — Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете”. — “А вы говорите с ним и презираете его в то же время”. — “Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?” — “Как же! Очень нужны нигилисты! — фыркнул Павел Петрович. — Вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным”.

Базаров, который уже начал злиться, возразил, что они ничего не проповедуют, это не в их привычках. Они догадались, что болтать... о наших язвах не стоит труда; они увидали, что и так называемые передовые люди и обличители никуда не годятся, что вздор — толковать о каком-то искусстве, об адвокатуре, бессознательном творчестве, о парламентаризме и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке. Павел Петрович заключает, что Базаров и иже с ним решили сами серьезно ни за что не приниматься, а только ругаться, что и называется нигилизмом. Нигилизм всему горю помочь должен, а нигилисты — избавители и герои. Но за что же тогда они других обличителей честят? Не одинаково ли болтают и те и другие? “Чем другим, а этим грехом не грешны”, — произнес сквозь зубы Базаров. “Так что ж? вы действуете, что ли? Собираетесь действовать?” Базаров не ответил. “Гм!.. Действовать, ломать... — продолжал Павел Петрович. — Но как же это ломать, не зная даже почему?” “Мы ломаем, потому что мы сила, — заявил Аркадий. — Да, сила — так и не дает отчета”. Павел Петрович взрывается — сила! так она есть и в диком калмыке, да на что она нам?! Тапер, которому дают пять копеек за вечер, и тот полезнее вас, потому что представляет цивилизацию, а не грубую монгольскую силу! “Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!” Базаров в этом не уверен, ведь от копеечной свечи Москва сгорела.

Павел Петрович видит в Базарове сатанинскую гордость и глумление надо всем. Аркадию он говорит: “Слушай, Аркадий... вот как должны современные молодые люди выражаться! Прежде молодым людям приходилось учиться, не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты”. Аркадий вспыхнул и засверкал глазами. А Базаров замечает, что Павлу Петровичу таки изменило чувство собственного достоинства. Хорошо, он будет готов согласиться с Павлом Петровичем, если он назовет хоть что-нибудь из современного быта, семейного или общественного, что не вызывало бы полного и беспощадного отрицания. Тот пытается найти примеры, но без успеха. Молодые люди уходят. Николай Петрович очень расстроен, вспоминает, как однажды сказал своей матери, что она его понять не может, потому что они принадлежат к разным поколениям. Павел Петрович с таким сравнением не согласен.

11

Николай Петрович очень переживает из-за перемены в отношениях с сыном. Напрасно он проводил зимы в Петербурге, прислушивался к разговорам молодых людей, по целым дням просиживал над новейшими сочинениями. “Брат говорит, что мы правы, — размышляет он,'— а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то. Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас?” Но отвергать поэзию, художества, природу... Он вспомнил свою жену, как он встретил ее когда-то молоденькой девочкой и как они были потом счастливы... Его позвала Фенечка. Он сказал, что сейчас придет. Но сам стал медленно бродить по саду, погрузившись в думы. Встретившийся ему Павел Петрович был поражен его расстроенным видом.

Ночью Базаров предлагает Аркадию отправиться в город к знатному родственнику братьев Кирсановых. А потом он поедет к отцу. На другой день они уехали.

12

Матвей Ильич Колязин, пригласивший братьев Кирсановых, был из “молодых”, то есть недавно минуло сорок лет, но он уже метил в государственные люди. Он считался прогрессистом и был о себе самого высокого мнения, даже следил, правда с небрежной величавостью, за развитием современной литературы. Аркадия он принял со свойственным просвещенному сановнику добродушием, скажем более, с игривостью. Но очень удивился, что братья остались в деревне. Колязин посоветовал Аркадию нанести визит губернатору. Он послезавтра дает большой бал в честь его, Матвея Ильича Колязина.

Найдя Базарова в трактире, неподалеку от места, где они остановились, Аркадий вынужден был долго уговаривать приятеля пойти к губернатору. Тот принял молодых людей приветливо, но не посадил их и сам не сел. Оба получили приглашение на бал. Когда они возвращались обратно, из проезжавших мимо дрожек выскочил человек небольшого роста с криком: “Евгений!” Это был знакомый Базарова Ситников, называющий себя его учеником. “Тревожное и тупое выражение сказывалось в маленьких, впрочем, приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом”. Ситников предлагает пойти вместе с ним к местной даме Евдоксии Кукшиной. Это замечательная натура, передовая женщина. Они соглашаются.

13

В передней гостей встретила какая-то не то служанка, не то компаньонка в чепце — явные признаки прогрессивных стремлений хозяйки Авдотьи (или Евдоксии) Никитишны Кукшиной. Их провели в комнату, похожую скорее на рабочий кабинет: по запыленным столам валялись бумаги, толстые номера русских журналов, большей частью неразрезанные; везде белели разбросанные окурки папирос. На кожаном диване полулежала дама, еще молодая, белокурая, несколько растрепанная, в шелковом, не совсем опрятном платье, с крупными браслетами на коротеньких руках и кружевною косынкой на голове. Ситников представил Базарова и Кирсанова. “Я вас знаю”, — сказала она Базарову и пожала ему руку. Тот поморщился. Неестественное, нарочитое поведение этой женщины действовало неприятно. Она принялась болтать о Либихе, о женском вопросе, задавала вопросы и не дожидалась ответов. Принесли завтрак. Базаров поинтересовался, есть ли в городе хорошенькие женщины. Евдоксия ответила, что есть, но они все пустые. Например, Одинцова недурна. Но никакой свободы воззрений, никакой ширины, да и репутация у нее какая-то... Завтрак продолжался долго. Много пили. Евдоксия болтала, Ситников ей вторил. Кончилось тем, что хозяйка, вся красная от выпитого вина, принялась петь сиплым голосом. Тут уж Аркадий не выдержал, сказав, что это похоже на бедлам. Базаров громко зевнул, встал и, не прощаясь с хозяйкой, вышел вон вместе с Аркадием.

14

Через несколько дней состоялся бал у губернатора. Аркадий танцевал плохо, Базаров вообще не танцевал, к ним присоединился Ситников. Все трое поместились в уголке. “Одинцова приехала”, — сообщил Ситников. “Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под' немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою”. Базаров тоже обратил на нее внимание. “Это что за фигура? — проговорил он. — На остальных баб непохожа”. Ситников подвел Аркадия к Одинцовой, но оказалось, что он вовсе не был коротко с ней знаком, как говорил. Однако, услышав фамилию Аркадия, Одинцова повела себя с ним приветливо, она знала его отца Николая Петровича. Аркадий танцует с Одинцовой мазурку. Он решает, что никогда не встречал такой прелестной женщины. Аркадий рассказывает Одинцовой о своем приятеле Базарове, и та приглашает их посетить ее.

15

Отец Анны Сергеевны Одинцовой Сергей Николаевич Локтев, известный красавец, аферист и игрок, действовал в Москве и Петербурге, но, проигравшись в пух и прах, вынужден был поселиться в деревне, где вскоре и умер, оставив крошечное состояние своим дочерям — Анне, которой было двадцать лет, и Катерине, двенадцати лет. Положение было отчаянное. Но Анна не растерялась. Она пригласила к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну X......ю, злую и чванную старуху, которая взяла хозяйство в свои руки. Анна терпеливо все выносила, занималась воспитанием сестры и, казалось, ничего уже не ждала. Но тут в нее влюбился некто Одинцов, очень богатый человек лет сорока шести, чудак и ипохондрик, впрочем, не глупый и не злой. Анна вышла за него замуж. Через шесть лет, умирая, муж оставил ей все состояние. Съездив за границу, Одинцова поселилась в своем любимом Никольском, которое находилось недалеко от города. В губернии ее не любили и много о ней сплетничали. На это она не обращала внимания.