Биография Булгакова. История написания романа Мастер и Маргарита

Обо многом говорит рассказанная в одной из редакций «Мастера и Маргариты» история ученого помещика Феси, знавшего одну только свою герметичную и сухощавую, как чеховская англичанка, филологическую науку и никогда не видавшего своего имения, крестьян, народа: «Однажды он чуть было не поехал , но, решив сначала ознакомиться с русским народом по солидному источнику, прочел «Историю Пугачевского бунта» Пушкина, после чего ехать наотрез отказался, проявив неожиданную для него твердость»'. Но всегда в булгаковских произведениях есть персонажи, для которых и рассказываются все эти грустные и веселые истории. Именно поэтому истории эти можно назвать воспитательными.

Таким «романом воспитания» являются «Белая гвардия» и продолжающая ее пьеса «Дни Турбиных», где белый офицер Мышлаевский, в конце пьесы собирающийся служить, подобно Рощину Алексея Толстого, в Красной Армии, делает свой конечный вывод из жестоких уроков истории, говоря о России: «Прежней не будет, новая будет».

В «Театральном романе» та же художественная, далекая от прямой дидактики педагогика: писатель Максудов (и мы вместе с ним) понял, что такое литература и что такое театр, и никакая история литературы и театра заменить эти свидетельства очевидца не смогут. И даже «последний закатный роман», как называл Булгаков «Мастера и Маргариту», через блистательную фантастику дает поучительную картину сложнейшей механики текущей жизни, вечной борьбы в ней сил созидания и разложения.

В нашей критической литературе уже было высказано правильное предположение, что роман этот более всего обращен к прозревшему Иванушке Бездомному-Поныреву: «Едва ли не для него разыгралась вся эта история Мастера и Маргариты». Верно, но важна и судьба самого Мастера, ни в коем случае не равного Булгакову. За ним нет никакой вины, и потому его тема — не тема искупления. И все же Мастер не заслужил свет, он получил только покой. Значит, и в этой судьбе была ошибка, над которой стоит задуматься. По всей видимости, ошибка эта в слабодушии, в отказе от борьбы за истину и любовь. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Сам Булгаков жил по иным этическим мерам: «Писатель должен быть стойким, как бы ни было ему трудно. Без этого литературы не существует».

Принципы булгаковского понимания истории явственно определены в рассказе «Ханский огонь» (1924). Казалось, после «Белой гвардии» о судьбах старого мира, былой культуры говорить было трудно. Однако Булгаков к этой теме возвращается, и именно в «малом» жанре рассказа.

В «Ханском огне» поражают тщательность и точность выбора деталей. Булгаков, вычеркивая все лишнее в отобранной ситуации и характерах, создает вещь на редкость емкую и глубоко символичную, запечатлевает целую эпоху русской жизни. Здесь, в «Ханском огне», встретились два мира. Один — во всем блеске многовековой рафинированной культуры, красоты совершенных вещей и произведений искусства, собранных в Ханской ставке князьями Тугай-Бегами. А мир товарища Антонова Семена Ивановича, посетившего переданное народу богатое имение Тугаев вместе с замаскированным бывшим хозяином, подчеркнуто беден, здесь нет еще ни вещей, ни предания, и даже склеенное сургучом пенсне и ремень с бляхой «1-е реальное училище» взяты взаймы у старого мира.

Казалось бы, тут и выбирать нечего. Но в рассказе Булгакова возникает еще один образ — образ Времени: «Плыла полная тишина, и сам Тугай слышал, как в жилете его неуклонно шли, откусывая минуты, часы». Время становится бестрепетным судьей в жестоком споре двух миров, и старый мир постепенно вытесняется им в прошлое, становится музейной, исторической ценностью и перед смертью с особенной ясностью понимает, что властно вторгающееся в жизнь новое при всей его внешней бедности и простоте жизнеспособнее и устойчивее красивых, но мертвых вещей и мыслей. Ясно и то, что далеко не все погибает в обновляющем мир пламени революционного пожара; многое рождается заново и переходит к теперешним хозяевам.

И, как всегда у Булгакова, поразительна сама точка зрения автора, спокойно вглядывающегося в разлом истории и видящего все достоинства и недостатки обоих миров, то есть глубинную логику истории. Тут нет места эмоциям, способным лишь затемнить творческое сознание. Уже говорилось, что Булгаков — лирик, самые романы его суть лирические, но короткий рассказ «Ханский огонь» существенно эпичен, ибо в его тесном внутреннем пространстве автор через беспощадное отрицание мертвой, музейной красоты приходит к искреннему и убедительному в своей несомненной художественности утверждению нового мира, новой России.

Возникает естественный вопрос: почему же судьба Михаила Булгакова была столь трудной?

Представляется, что дело не только в глубине булгаковского таланта, далеко не всем тогда понятного и не всеми принятого, но и в том особом положении, которое занимал автор «Мастера и Маргариты» в отечественной литературе его времени. Впоследствии некоторые исследователи думали сделать Булгакову комплимент, говоря, что он учился у Б. Пильняка (которого, кстати, на самом деле считал писателем косноязычным, не русским), а в таланте своем равен В. Катаеву, М. Зощенко и Ю. Олеше. Нисколько не желая умалить значение этих талантливых писателей, подчеркнем тем не менее, что Михаил Булгаков был человеком другого поколения и иных культурных корней, он лучше видел необходимость преемственности в судьбах страны, ее великой культуры, творческой интеллигенции.

В беллетризованных и оттого субъективных мемуарах Валентина Катаева это очевидное несходство воззрений и талантов отмечено с достаточной ясностью и подчеркнуто самим тоном рассказчика: «Синеглазый... был весьма консервативен, глубоко уважал все признанные дореволюционные авторитеты, терпеть не мог Командора (Маяковского), Мейерхольда и Татлина и никогда не позволял себе... «колебать мировые струны». А мы эти самые мировые струны колебали беспрерывно, низвергали авторитеты, не считались ни с какими общепринятыми истинами, что весьма коробило Синеглазого...»1 В этой примечательной сравнительной характеристике есть не только похвала себе и своим «передовым» друзьям-экспериментаторам, но и упрек «консерватору» Булгакову, всегда отстаивавшему традиции русской классической литературы и с полным правом унаследовавшему эти нестареющие традиции. На одном публичном диспуте Булгаков сказал: «После Толстого нельзя жить и работать в литературе так, словно не было никакого Толстого... То, что было явление Льва Николаевича Толстого, обязывает каждого русского писателя после Толстого, независимо от размеров его таланта, быть беспощадно строгим к себе. И к другим»2. Сейчас эти слова, полные уважения к великому писателю, звучат как очевидная истина. Но тогда они вызвали бурю возражений в среде молодых литераторов, не желавших считаться с традициями и авторитетами.

Вспомним, как описан писательский мир в «Театральном романе» и «Мастере и Маргарите» (где словцо «пилатчина» произведено по типу распространенного в критике той поры термина «булгаковщина»), и мы поймем, что среди писателей у Булгакова подлинных друзей было мало, хотя его высоко ценил Горький, поддерживали Вересаев и А. Фадеев.

В театральном мире ему не могли простить, что он стал первым советским драматургом, чья пьеса «Дни Турбиных» была поставлена в Московском Художественном театре и стала для этого театра новой «Чайкой», возродила его. Не прибавил друзей и успех «Зойкиной квартиры». Поклонники же «левого» авангардизма и псевдореволюционной догматики, ставшие мишенью блистательной и изящной булгаковской сатиры, приходили в ярость при одном напоминании о том, как метко был описан в одобренной Горьким повести «Роковые яйца» «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами». Некоторые литераторы, всерьез считавшие бесформенность новой формой революционной литературы, говорили, что Булгаков — писатель слишком культурный, чванится своей интеллигентностью и мастерством.

Как видим, стрелы вражды и зависти летели в писателя со всех сторон. Друзья у него, повторяем, были, но их было мало, и большого влияния они не имели. И потому Булгаков всегда был благодарен за действенную поддержку и участие. «В половине января 1932 года... Правительство СССР отдало по МХТ замечательное распоряжение: пьесу «Дни Турбиных» возобновить. Для автора этой пьесы это значит, что ему — автору — возвращена часть его жизни»'. Булгакову помогали театры, и прежде всего МХАТ, где он работал режиссером-ассистентом, и Большой театр, где писатель был с 1936 года литературным консультантом, даже кино, мюзик-холл и оперетта. И все же в тридцатые годы его писательская судьба была тяжела и полна ежедневной борьбы за существование. Иногда эту судьбу называют трагической.

Однако вспомним, что тридцатые годы — пора расцвета писательского дарования Михаила Булгакова. Написаны блистательные, лучшие его произведения: биографический роман «Жизнь господина де Мольера», драмы «Кабала святош» и «Последние дни» («Пушкин»), «Театральный роман», остроумнейшая комедия «Иван Васильевич» и, конечно же, «Мастер и Маргарита», роман, принесший автору посмертную мировую славу.

О «Мастере и Маргарите» сказано много, а будет написано еще больше, и международная библиография работ о Булгакове, выпущенная в США в 1976 году, давно устарела. Существует множество толкований знаменитого романа, и в том числе режиссерами театра и кинематографа2. Работы эти, иногда, безусловно, интересные и полезные, не должны заслонять исторического смысла и назначения булгаковской книги.

Есть данные, что Булгаков не питал и малейшей надежды на напечатание своего романа, однако он оставил восемь капитальных его редакций, нуждающихся во внимательном сопоставлении, ибо некоторые неопубликованные сцены в своей художественной силе и глубине отнюдь не уступают окончательному варианту текста, а иногда и проясняют и дополняют его. Булгаков писал «Мастера и Маргариту» как исторически и психологически достоверную книгу о своем времени и его людях, и потому роман стал уникальным человеческим документом той примечательной эпохи. И в то же время это многосмысленное повествование обращено в будущее, является книгой на все времена, чему способствует ее высочайшая художественность. Есть основания предположить, что автор мало рассчитывал на понимание и признание его романа современниками. Приведем одно только воспоминание об авторских чтениях глав «Мастера и Маргариты»: «Он (Булгаков.— В. С.) не искал советов и замечаний, но жадно и чутко ловил производимое впечатление... Я помню лица слушателей, выражение их глаз и отчетливое ощущение, будто хочется вскочить, броситься куда-то вперед, что-то догнать и в чем-то убедиться»'.

Да, творческая мысль Михаила Булгакова опередила свое время, и по сей день нам приходится ее «догонять» и убеждаться в ее самобытности и глубине, что подтверждается и непрекращающимся потоком книг и статей о писателе.

Воспоминания о Михаиле Булгакове сохранили для нас облик человека подлинно интеллигентного, мужественного, полного сознания своего достоинства. «Мне помнится очень гармонично созданный природой человек — стройный, широкоплечий, выше среднего роста. Светлые волосы зачесаны назад, высокий лоб, серо-голубые глаза, хорошее, мужественное, выразительное лицо, привлекающее внимание»2, — говорила одна современница, знавшая Булгакова в тридцатые годы. И в так называемой «частной» жизни писатель отнюдь не был мрачным отшельником, он любил веселое общество друзей и очаровательных женщин, шумные застолья, домашние остроумные сценки и розыгрыши и терпеть не мог кухонного фрондерства, писательских кукишей в кармане, именуемых им «подкусыванием Советской власти под одеялом»3. При всей своей душевной ранимости Михаил Булгаков неизменно сохранял сдержанность, спокойную иронию, облик его был изящен и рыцарствен. Он всегда был верен себе, своей судьбе, оставался русским писателем классической школы.

Сохранилась интереснейшая булгаковская мысль: «Мы должны оценить человека во всей совокупности его существа, человека как человека, даже если он грешен, несимпатичен, озлоблен или заносчив. Нужно искать сердцевину, самое глубокое средоточие человеческого в этом человеке»'. Ведь это, в сущности, великий завет Достоевского, всей русской классической литературы от Пушкина до Чехова — «при полном реализме найти в человеке человека». Михаил Булгаков всегда пребывал верен этому завету. Именно таковы историческое назначение и смысл требовательного булгаковского гуманизма. Таковы итоги и уроки этой незаурядной и поучительной писательской судьбы.

Всеволод САХАРОВ

Источники:Михайл Булгаков. Белая гвардия. Мастер и маргарита. Романы. / Издательство: Мастацкая лiтаратура. Минск. - 1988

1. Биография Булгакова. История написания романа Белая гвардия
2. Параллелизм в сюжетных линиях романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»
3. Почему роман М.А. Булгакова называется «Мастер и Маргарита»
4. Творчество М.А.Булгакова(Мастер и Маргарита,Белая Гвардия)
5. Тема добра и зла в романе М.А Булгакова «Мастер и Маргарита»