Сочинение на тему "Путешествие из Петербурга в Москву" в художественном и идеологическом контексте эпохи »

Для многих поколений русских читателей имя Радищева окружено ореолом мученичества: за написание “Путешествия из Петербурга в Москву” автор был приговорен к смертной казни, замененной Екатериной II десятью годами высылки в Сибирь. Ее преемники на троне восстановили Радищева в правах, однако он не изменил своих взглядов и, не найдя к ним сочувствия со стороны властей, в 1802 году покончил с собой. Для русской революционной интеллигенции XIX века он стал легендарной фигурой, в его взглядах видели радикальный гуманизм и глубину в раскрытии социальных проблем российского общества конца XVIII века. После революции 1917 года доморощенные литературоведы-марксисты увидели в Радищеве даже зачинателя социализма в России и первого русского материалиста, однако в этих более чем смелых суждениях они явно шли по стопам В. И. Ленина, который поставил Радищева “первым в ряду русских революционеров, вызывающим у русского народа чувство национальной гордости”. Чтобы заново вернуть Радищева современному русскому читателю, требуется снять с его имени слой за слоем идеологическую и прочую шелуху и попытаться беспристрастно оценить его философские взгляды, литературное и поэтическое творчество. Хотя Радищев писал стихи, поэмы, а также сочинил философский трактат “О человеке, его смертности и бессмертии”, в памяти потомков он остался всего лишь автором “Путешествия из Петербурга в Москву”. Это сочинение получило весьма нелестную характеристику у А. С. Пушкина, который написал, что оно “причина его несчастья и славы, есть очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге”. У Пушкина, который по праву считается создателем русского литературного языка, были достаточно веские основания для столь сурового приговора. Можно ли безоговорочно утверждать, что легкость, гладкость, гибкость, плавная текучесть и изящество языка Пушкина — свидетельство его несомненного достоинства по сравнению с языком Державина, Карамзина и Радищева? Быть может, правы те, кто считают стиль Пушкина легковесным, а мысль, выраженную в характерной для него свободной, раскованной форме, — плоской и упрощенной? Безусловно, нет, однако в оправдание Радищева с его “варварским слогом” приведем два отрывка из его стихотворения “Ода к другу моему”: Летит, мой друг, крылатый век, В бездонну вечность все валится. Уж день сей, час и миг протек, И вспять ничто не возвратится никогда. Краса и молодость увяли, Покрылись белизной власы, Где ныне сладостны часы, Что дух и тело чаровали завсегда? Таков всему на свете рок: Не вечно на кусту прельщает Мастистый розовый цветок, И солнце днем лишь просияет, но не в ночь. Мольбы напрасно мы возводим: Да прелесть юных добрых лет Калечна старость не желет! Нигде от едкой не уходим смерти прочь... Если вернуться к “Путешествию из Петербурга в Москву”, то вопиющие недостатки книги действительно бросаются в глаза. Повесть представляет собой собрание разрозненных фрагментов, связанных между собой лишь названиями городов и деревень, мимо которых следует путешественник. Рассуждения о вопиющей несправедливости помещиков, которые не считают своих крестьян за людей, перемежаются довольно сомнительными соображениями по поводу некоторых правил личной гигиены. Такие — по выражению Достоевского — “обрывки и кончики мыслей” соседствуют с вольными переводами из французских просветителей. Кроме того, Радищев включил в повесть свою оду “Вольность” и “Слово о Ломоносове”... Радищев, желая привлечь публику к своему сочинению, взял за образец модную в то время повесть Лоренса Стерна “Сентиментальное путешествие по Франции и Италии”, оригинальность которой состоит в том, что Стерн изящно и остроумно дурачил простодушного читателя, развлекая его пустячными рассуждениями о разнородных и ничем не связанных между собой предметах. Поражает и трогает наивность Радищева, который хотел скрыть за модной и привлекательной — по его мнению — формой всем известные идеи французских просветителей о равенстве, выразив их высокопарным стилем: “Возопил я, наконец, сице: человек родился в мир равен со всем другим”. Увы, повесть Радищева вышла в свет в 1790 году, после Великой французской революции, и попала, что называется, под горячую руку императрицы. Ознакомившись с ней, она почему-то решила, что “сочинитель сей книги наполнен и заражен французскими заблуждениями, всячески ищет умалить почтение к власти”. Она и положила начало мифу о Радищеве, сказав о нем: “бунтовщик хуже Пугачева”.